Ловушка для беглецов

— Если ты считаешь меня предателем, то… — начал он, но не договорил, а кивнул в сторону окна, — подожди. Я сейчас подсадной уткой стану.

— Что? — вначале не понял я.

— Ничего, сейчас поймешь, — грустно сказал он и вышел из комнаты.

Почти сразу из кухни я услышал крик:

— А-а-а! У-у-у-у!.. — это кричал Фимка. — Индейцы! Ирокезы!.. У-у-у! — Он топал ногами и прыгал так, что казалось, дом вот-вот обвалится. — Индейцы! Ирокезы! У-лю-лю-лю-лю-лю-у!

— Серафим! Что с тобой?! — испуганно вскрикнула его мать, и что-то железное упало на пол. — Ты не маленький ребенок!.. Прекрати сейчас же!

Но Фимка не прекращал, а прыгал и кричал еще сильнее:

— У-лю-лю-лю-лю-у!

Теперь я понял: он отвлекал Веру Петровну. Не теряя времени, я подбежал к подоконнику, со скрежетом открыл оконные крючки и распахнул рамы. Мать Фимки, наверное, разгадала наш маневр и почти вбежала в комнату, но я в это время был уже за окном.

Меня никто бы теперь не догнал, так я рванул через сад к калитке. Правда, заминка вышла, в темноте моя дурацкая подошва за что-то зацепилась, и я здорово растянулся на мокрой земле. Но тут же вскочил и кинулся к выходу. У калитки было посветлее, но я все равно долго не мог открыть замок, руки у меня почему-то дрожали.

— Паша! Вернись! — кричала из открытого окна Вера Петровна. — Вернись! Паша, это глупо. Я сейчас пойду к твоей маме! Слышишь?!

Но я уже не слушал ее — я бежал по своей улице, на которой, к счастью, ни один фонарь не горел. В домах кое-где был зажжен свет, и вдалеке по шоссе изредка проезжали машины с яркими фарами.

Подошва еле держалась, закручивалась под ботинок и совсем не давала бежать. А потом я нечаянно попал в лужу, и левая нога опять промокла насквозь. А когда я споткнулся еще один раз и подошва, треснув, вывернулась на другую сторону, мне пришлось остановиться.

На одной ноге я допрыгал до ближайшего дерева и прислонился к нему. Оторвал подошву, чтоб не мешала, и сунул ее в карман куртки, может, пригодится.

Бежать стало легче, но влажный носок неприятно холодил ногу, и я прихрамывал. На дороге попадались камушки, они остро кололи ступню. Ботинок без подошвы — это уже не ботинок, его можно натянуть хоть до самого колена, и все равно нога останется разутой. Хоть и холодно, и больно было бежать в одном носке, но не об этом я думал.

Куда переселить Алёшку? С Фимкиным гаражом ничего не вышло. Конечно, завтра можно и пещеру вырыть, но сегодня ему надо где-то ночевать. Па чердак воры могут прийти. Вот если б к нам в сарай…

«А что! — обрадовался я. — Точно, в сарай можно! Как это я сразу не догадался — там же диван стоит. Вот только мать Фимки может все испортить. И зачем ей ночью куда-то тащиться — людей беспокоить!..»

Впереди показался мой дом, и, чтобы не встретить случайно кого-нибудь из родителей, я уже хотел перебежать на другую сторону улицы, но раздумал. Свет в доме, чего никогда не было, горел во всех комнатах сразу.

«Может, у них что случилось? — остановился я. — Быстренько взгляну — и к Алёшке…»

Подкравшись к своему палисаднику, я перемахнул через низкий заборчик и прильнул к первому окну. Занавеска все закрывала, да и трава в палисаднике была такая холоднющая, что мою разутую ногу даже немного свело. Я растер ее и осторожно перешел к среднему окну.

За столом сидел отец. Он, когда с работы возвращается, первым делом моется и переодевается, потому что он работает машинистом на тепловозе и от него всегда пахнет соляркой. Но в этот раз отец не переоделся и сидел за столом в промасленной кожаной куртке. Я видел его широкие плечи, затылок и сцепленные за спинкой стула сильные руки. Одна рука была сжата в кулак.

Наташка стояла перед ним растерянная и что-то говорила, а сзади нее ходила мать. Она прижала руки к вискам и покачивала головой — ну вроде бы успокаивала себя.

Слов я не слышал, но сразу понял, что это все из-за меня. На столе лежала моя полевая сумка, а на ней Алешкины записки!

Какой же я все-таки болван, что повесил ее на гвоздик в прихожей, когда прибегал за тайником! В сумке же нет дневника. Дневник — это еще ладно, но вот записки!..

Отец разжал руки и погрозил Наташке пальцем, а мать что-то быстро ей стала говорить. Моя сестра закрыла лицо руками и опустилась на стул.

— Ну что вы к ней пристали! — шептал я в окно. — Она же ни в чем не виновата.

Мне так захотелось подать им какой-нибудь знак, чтобы они не беспокоились обо мне! Но тут послышались шаги. Я нырнул вниз и затаился.

По улице быстро шла Вера Петровна, держа над головой зонт. Когда она приблизилась и ее осветили окна нашего дома, я увидел и Фимку. Его тащили за руку, и он шел как привязанный.

— Индейца вырастила на свою голову, — приговаривала Вера Петровна. — Я думала, у меня сын растет, а он индеец, оказывается. А ну проходи, ирокез!.. — пропустила она несчастного Фимку в наш двор.

«Все, — подумал я, когда они постучали и вошли в дом. — Фимку теперь съедят. А мне вообще лучше не показываться…»