Да. Как это часто бывает в первый раз, разглядеть я особо в ту ночь ничего не успела. Даже и тела-то моего тогдашнего кавалера не успела рассмотреть — что уж про такие мелочи, как член, говорить. Под одеялко залезли, ножки врозь, момент жуткой растянутости… и все, привет девственность.
Как сейчас помню эти несколько дерганных тычков в презервативе, вызвавших у меня разве что брезгливость и желание спихнуть пыхтящее, потное тело с себя…
— Максимова, я жду, — напомнил о себе мой нынешний кавалер. — Совсем-совсем жду.
Я сфокусировала на нем злой, хоть и снова поплывший взгляд.
Над девочкой невинной бы так не глумился, не заставлял бы перед собой мастурбировать. «Начхать» ему, как же, на мою девственность! Мстит ведь за то, что не первый у меня — как пить дать, мстит! Заставляет в шлюху играть, злится…
Ну и я отомщу — по-нашему, по-женски. Заведу этого козла до красного каления, а сама — бревно-бревном! Даже если возбужусь, ничего не покажу — уж я точно умею кончать тихо, как мышка. Хоть в библиотеке мастурбируй. Общага за три года научила, чего уж тут! Как партизан на допросе буду под ним лежать — со скучающей мордой и позевывая. На часы даже буду поглядывать — сколько там еще пилить меня собрались, господин профессор?
Кстати, а почему бы и нет? — окончательно решила я. Этот план еще лучше, чем тот, что у меня был прежде — и отцепится от меня декан быстро, и сама не буду дурой влюбленной выглядеть. А уж по самолюбию своему господин Донской получит сегодня такой щелчок, что как бы импотентом не стал.
Но сначала — соблазнение. По полной программе.
Я подняла руку ко рту и медленно, с чувством облизала большой палец — всю его подушечку, снизу вверх, широким, полностью охватывающим его лизком.
— Так? — спросила с невинным видом. Будто не заметила, как у него дыхание перехватило, а в боксерах — дернулось.
Декан кивнул.
— Продолжай. Указательный оближи… их вместе. И на другой руку тоже. Как следует обработай — чтоб стекало…
Может проще набрать слюны и плюнуть?
Я чуть не засмеялась от этой мысли, хоть у самой уже в трусиках все горело от этого хриплого «оближи». Так и представила, как кое-что другое облизываю, а он мне вот так же говорит — не жалей, мол, слюны, Максимова… Давай… Как следует… Чтоб стекало…
— Отлично… — хриплым голосом подбодрил он, когда мои пальцы влажно заблестели. — Теперь поводи ладонями по груди… вкруговую и только ладонями, пальцами пока не трогай.
Стараясь не дышать громко, я опустила руки и провела ими экспериментально по острым соскам — сначала в стороны, тут же дергаясь от горячего и пока еще сухого прикосновения. Не в состоянии утерпеть, сжала слегка саму грудь… и закрыла глаза, понимая, что так играть равнодушную легче. По крайней мере, не видно, как расширились внезапно мои зрачки, отражая возбуждение.
— Нет, не сжимай пока. Просто води, чуть касаясь. О да… Вот так…
Может мне сесть как-нибудь так, чтобы можно было быстро и незаметно снять напряжение?
Потому что еще пару секунд и сдерживать стоны станет непросто.
Ох как непросто…
Каждое мое движение, каждое касание груди под его жадным взглядом, под этими «о да…» и «вот так…» — словно бархатной подушечкой по оголенным нервам… Дергает меня всю этими своими подбадриваниями, как куклу на веревочках. И мозги уже все в трусики стекли. Наверняка оттого в и мокро там — это ведь они там плещутся, мои расплавленные в горячий воск мозги…
— А теперь пальцами, Лера… Сожми соски и немного повытягивай. Покажи мне, как тебе нравится…
Бл*ть! Сохраняя невозмутимое выражение, я перекинула одну ногу к другой — обе на один подлокотник.
— Спина болит так сидеть… — оправдалась перед деканом.
Он ухмыльнулся, будто все прекрасно видел и понимал — чем взбесил меня еще больше. Не пискну под ним, честное слово!
Но я все же пискнула — от внезапной влажности на возбужденной груди меня странно передернуло.
Вообще это было невероятно странным ощущением — прохладная мокрота пальцев на разгоряченных сосках. Что-то почти извращенное — будто меня лапали против воли. Будто это не мои собственные пальцы, а чужие — настойчивые, грубые, не считающиеся с тем, хочу я этой ласки или нет…
Или даже язык — чужой, вольно хозяйничающий по моему телу язык… наслаждающийся моими ерзаньем под ним и стыдом… моими попытками вырваться и растущим, насильно навязанным возбуждением…
Или даже два! Два языка! Черт бы их побрал — поймали, привязали к креслу и творят со мной, что хотят!
О боже, да! Сжимая соски, я скользила по ним пальцами, размазывая влагу, вытягивая и даже выкручивая, как бы это делали в порнофильме… кусая губы и стискивая ноги… прогоняя перед глазами самые пошлые, самые смелые картинки из своего воображения, подгоняя себя к сладкому пику…
Ну же, давай… так близко, боже, так близкотакблизкоещечутьчуть…
Внезапно мои ноги поймали и раскинули в стороны.
— Кончишь на моем члене, или не кончишь вообще.
Чуть не взвыв от досады, я открыла глаза.