Ловушка для потерянной души

— Что? — последний раз оглядываю площадь, стараюсь запомнить стены высоких домов и заборов, где прячется пока недоступная мне жизнь.

— Она одному из охранников руку сломала, просто так, лишь взяла и кости треснули, — вздохнул маг. — Вот и думай теперь, торговец мыслями, так ли правдивы сказки? И есть ли что-то человеческое в самых страшных монстрах.

— Самый страшный монстр — человек. — Усмехаюсь. — А если все так, как говоришь, то и к лучшему, что плана нет больше. Мы начнем сначала. Война — лучший старт для любого капитала.

Очередной стон труб и море голов зашевелилось активнее, двинулось прочь с площади, втягивалось во множество улиц и переулков, забухало сапогами в такт барабанов, словно чье-то огромное сердце в самом центре города. Отчаяние в их глазах, страх в груди, делает лица похожими. Сияют невидимые печати над их головами. Смерть не ищет различий. Ей все равно.

Никто.

Нельзя оборачиваться. Стоит только один раз взглянуть назад, и остановишься, а потом не сможешь уйти. Там, за спиной осталась Линсан, спряталась за высокой стеной столицы, затерялась на одной из улиц одинаковых домов. Так будет лучше. Если я останусь, нас могут найти. Она многое пережила в жизни. Я не человек, я справлюсь со всем или рассыплюсь пылью. А у нее есть жизнь, и, надеюсь, она будет долгой.

Я иду в толпе таких же потерянных взглядов, не слышу сердца от грохота множества шагов. Сейчас мы похожи на тех рабов, которых вели вдоль дорог. Так же бредем, глядя перед собой, переставляем ноги только потому, что так надо, а вокруг снуют вооруженные люди на лошадях, гонят, словно стадо. Я уйду отсюда. В первую же ночевку растворюсь в колючих зарослях приближающегося леса. Мне не по пути с этими людьми. Это — не моя война.

— Стой! — слово растягивается в крике множества глоток. Останавливаюсь, как все, сжимаю в руках короткий меч с множеством зазубрин и узором ржавчины на лезвии. За спиной длинный щит, давит на плечи, того и гляди закопает в землю. От порывов ветра сносит в сторону, толкает на соседей.

— Что происходит? — толкнул меня в бок кто-то. Пожимаю плечами. Не видно из-за сотни голов вокруг.

Воины на лошадях проталкиваются в толпе, делят нас на неровные кучи.

— Сюда топайте, стадо, — остановился возле нас всадник, указывая в просвет между рядами.

Мы послушно сошли с дороги. Толпа рассыпалась на неравные кучки испуганных людей. Где-то двадцать, где-то тридцать человек. У каждой такой команды остановился воин, смотрит холодными глазами, кривит губы.

— Вы теперь ар. Кучка солдат, которые собраны в одну команду. — Спешился, зарылся в седельный мешок, выудил бумагу и уголь. Сощурился, пересчитывая нас, записал что-то, кивнул довольно. — Ты — ткнул в меня пальцем. — Странно выглядишь. Кто такой? — оглядел подозрительно.

— Я — Никто. — Поднимаю на него глаза.

— Правильно мыслишь, — сощурился одобрительно. — Все вы тут — никто. Будешь за главного.

— Почему он? — спросил кто-то сзади.

— Потому что его запомнить легко, — пожал плечами. — А теперь слушаем инструкции. Куда мы идем, вы все знаете, зачем идем — тоже. Потому экономим время на длинных речах о защите родины. — Достал нож, ковыряет им в собственных ногтях, не глядя на нас. — Теперь о главном. — Поднял взгляд, — если кто-то из вас убежит — умирает командир. Назначается следующий и схема повторяется. Убежит командир — убиваю любого, кто стоит ближе. Потом вас расформируют и все повториться сначала. Ясно? Первым будешь ты, — острие ножа ткнулось мне в грудь. — Убежите все, найдем вас или ваши семьи. Пересчет каждый вечер. Свободны. — Махнул рукой, потеряв к нам всякий интерес, забрался в седло и поспешил в сторону головного отряда.

Мы молча проводили его взглядами и как по команде упали на землю, стоило ему скрыться из вида. Смотрю перед собой на мерзлую землю, как и другие, прячусь в собственных мыслях. Пальцы немеют от холода, щит даже сквозь одежду кажется куском льда, неприятно царапает штанину ржавый меч на поясе. Нам даже выдали плащи и что-то вроде легких доспехов. Длинные жилетки из потертой кожи с железными заклепками. Мне она оказалась велика и больше похожа на второй плащ. На запястьях и голенях железные пластины на ремешках, того и гляди порвутся, прохудившись от времени.

— Это ведь неправда? — чей-то шепот рядом, теряется в гуле множества голосов. — Если они всех поубивают, то сражаться некому будет.

— Да пугают больше, — отмахнулся еще один голос. И такие разговоры были повсюду. Наигранно бодрые голоса и вымученные улыбки прятали страх в глубине глаз каждого.

— А ты что думаешь? — снова толчок под ребра и тот же, голос, что уже обращался ко мне однажды.

— Я? — поворачиваюсь. В нашей куче, как сказал командир, набралось всего пятнадцать человек. Все с одинаковым взглядом в раскосых темных глазах.

— Ты же командир, — усмехнулся один из них с маленькими глазками и удивительно круглым лицом.

— Мне все равно. Это не моя война, — пожимаю плечами.

— Ошибаешься, — качает головой тот, кто интересовался причиной моего назначения в командиры. — Ты — здесь. А значит — это твоя война.