Ловушка для вексари

Она сняла со свисающей рядом фиолетовой лианы жучка и посадила его на землю рядом с растопыренными лепестками. Жучок немного поколебался – инстинкт подсказывал ему, что туда ходить не надо, – но Грейс ткнула его палкой, заставив заползти на ближайший лепесток.

Лепестки тотчас сомкнулись, образовав колоколовидный купол величиной с Карину голову. Купол поднялся в воздух на одиноком стебле и медленно начал вращаться.

– Это западня, – сказала Грейс. – Жучок думает, будто он просто продолжает жить своей жизнью и…

В голове у Кары будто молния полыхнула: «потерянные вещи, висящие на ветках…»

– …Не сознает, что с ним происходит…

Новые вспышки. Одна за другой.

«Люди.

Орущие рты.

У них что-то не то с головами…»

– …Пока не станет поздно.

«Скольжение.

Вопли.

Тафф».

– Мой брат! – сказала Кара. – Он в беде! Мне надо домой!

– Правда? – спросила Грейс.

– Да!

Но тут другой голос, её собственный, но иной, более твёрдый, ответил:

– Нет. Тот мальчик, который дома, вовсе не Тафф.

«Помни, чем она питается!»

– Потерянными вещами… – пробормотала Кара. – Она питается тем, что потеряно…

«Эта ферма тебе не дом.

Помни, чем она питается!»

– Да что со мной такое? – воскликнула Кара. – У меня голова сейчас лопнет!

Грейс посмотрела куда-то за спину Каре.

– О, это к тебе! – сказала она. – Ну, я тогда пойду.

Она помолчала, добавила: «До скорого!» – и исчезла на Опушке.

Кара обернулась. У неё за спиной стояли её родные.

– Идём домой, Кара, – сказал папа. – Ты нам нужна.

– Пора ужин готовить! – сказала мама.

– Заработало! – воскликнул сияющий Тафф. – Моя молотильная машина заработала! Хочешь поглядеть?

Мама протянула к ней руки, и Кара сделала шаг вперёд: ей так хотелось упасть в мамины объятия, пахнущие сиренью, и забыть обо всей этой ерунде! Но…

«Эта ферма тебе не дом! Помни, чем она питается!»

…И она увидела свою маму, более молодую, висящую на дереве, дёргающуюся от камней, которые в неё летели…

– Это не ты, – с мрачной уверенностью сказала Кара. – Ты же умерла.

Мама вытянулась во весь рост и тяжело вздохнула.

– Это не обязательно, – сказала она. – Останься с нами, и мы будем так жить вечно.

«Помни!..»

(«Мэри! Это голос Мэри!»)

«…Чем она питается. Тем, что потеряно».

– Останься с нами, месяц мой ясный, – сказал папа.

«Имоджин! Я у неё в плену!»

– Не уходи, сестрица! – воскликнул Тафф.

«Она внутри моего разума».

– Прекратите, – сказала Кара. – Это всё ненастоящее.

Мама пожала плечами.

– Настоящее только то, что мы считаем настоящим. Возвращайся на ферму, Кара. Забудь про все эти глупости.

– Я нужна своему брату, – сказала Кара. И посмотрела на мальчишку с лицом Таффа. – Настоящему брату!

Тварь с лицом Таффа скривилась, будто Кара её ударила, и на щеке у неё появился неровный рубец пустоты, сквозь который сделались видны деревья у неё за спиной.

– Ма-ам, – заныла тварь с лицом Таффа, сунув пальцы в дыру на лице, – погляди, что она наделала!

– Ты этого хочешь? – спросила мама у Кары. – Обидеть братика?

– Я хочу его спасти!

Мамина рука исчезла по локоть. И внушительный кусок папиного тела заодно.

– Я так тобой разочарована! – сказала тварь с лицом мамы. – Ведь ты могла меня вернуть!

– Ничего подобного, – сказала Кара. – Моя мама умерла навсегда.

И вся её семья исчезла.

На месте тропы, что вела в деревню, возникла клубящаяся пустота. Пустота пятном расползалась по горизонту. Кара смотрела, как она надвигается, и вскоре пустота поглотила её.

15

Кара открыла глаза.

Вначале она ощутила голод, сосущий и неутолимый. «Сколько же времени я тут провела? И где это, собственно, «тут»?» Кара открыла глаза пошире, но всё вокруг по-прежнему оставалось туманным и расплывчатым.

«Глаза слишком долго пробыли закрытыми. Надо дать им время, пока они снова заработают».

До неё доносились какие-то звуки, неясные и приглушённые. Кара подумала было, что ушам, как и глазам, тоже нужно время, чтобы прийти в себя, но дело оказалось не в этом: уши были чем-то набиты. Кара подняла руку – даже это простое движение сейчас давалось с трудом – и нащупала мясистую штуковину вроде щупальца, торчащую из её левого уха. Она выдернула эту дрянь, ощутив приступ тошноты: щупальце оказалось намного длиннее, чем она думала, выдралось из уха с хлопком, как пробка из бутылки, и вслед за ним заструился поток какой-то тёплой жидкости. Кара повторила то же с правым ухом, поскорее, пока не лишилась присутствия духа, и тут же рухнула на землю. Острая боль пронзила левое колено.

Но это ничего. Боль – это хорошо. Боль – это значит, что она жива.

Кара полежала так несколько минут, пока зрение не вернулось как следует и смутные силуэты окружающих предметов не сделались видны чётко.

Кара лежала в небольшой яме. Стенки ямы были покрыты мхом, светящимся пульсирующим красным светом. Край ямы был вроде бы невысоко, но всё же выше, чем она могла бы допрыгнуть, а за мох, который оказался тёплым на ощупь, уцепиться было негде. Кара мельком увидела своё отражение в лужице воды. Она была чумазая, оборванная, однако же лет ей явно было не больше двенадцати.

«Четыре года жизни. И всё ложь!»