Ловушка Малеза, или О счастье жить в плену необычной страсти, мухах и причудах судьбы

Тут следует заметить, что исконное население состоит далеко не только из странных личностей, впрочем дачники тоже. Иное дело новые поселенцы -— энтузиасты, переезжающие сюда или, по крайней мере, предпринимающие подобные попытки. Многие просто ненадолго появляются здесь с каким-нибудь непременно идиотским проектом, под который рассчитывали получить деньги, поскольку остров является малонаселенным районом, и населен настолько мало, что поддержка гарантирована любому проекту, каким бы дурацким он ни был.

Мне иногда звонят расспросить о возможностях. Ведь я биолог. Часто говорят, что их проекты каким-то образом связаны с проблемами окружающей среды. В вопросе получения субсидий это беспроигрышные ключевые слова, и побеседовать со мной считается полезным. Когда мы только переехали сюда, я говорил как есть: что пишу книгу, но все женщины острова принялись так сочувствовать моей жене, что я начал называть себя биологом. С тех пор так и повелось. А раз уж ты биолог на острове, который широко известен своей богатой природой, тебе приходится мириться со звонками личностей со странностями. Они, похоже, исходят из того, что я из их числа.

Один такой человек позвонил, чтобы, как он выразился, прозондировать почву в преддверии мелкого промышленного проекта, который, разумеется, был просто находкой для какого-нибудь фонда с правильным отношением к окружающей среде. Мужчина рассказал, что однажды сидел дома перед телевизором и смотрел открытие каких-то крупных спортивных соревнований, возможно Олимпийских игр, я точно не помню. Там, во всяком случае, фигурировал огромный стадион с духовыми оркестрами, парадом национальных сборных, торжественными речами и акробатами. Вспышки фотоаппаратов высвечивали кружащие, словно апрельская метель, ушаты конфетти из разноцветной фольги, — и тут звонивший мне из домоседа превратился в предпринимателя.

Его идея была очень простой. Сам он считал ее блистательной. Он собрался разводить бабочек-лимонниц. Выращивать в огромных теплицах невероятные количества личинок лимонниц, а затем манипулировать окукливанием в холодильной установке, чтобы каким-то манером синхронизировать вылупливание бабочек.

То, что трудновыполнимо всего лишь с тремя репейницами, он, следовательно, намеревался проделывать с десятью тысячами лимонниц, после чего производство конфетти окажется парализовано. Вот таков был его план. Он видел по телевизору, что на разного рода церемониях открытия иногда выпускают сотни белых голубей. Бабочки же будут намного красивее. "Прямо в десятку, как говорится".

Я честно сказал, что идея кажется мне, возможно, чуть излишне оптимистичной, но я бы дорого дал, чтобы посмотреть на результат в прямой трансляции, особенно при проливном дожде. Тысячи бабочек, в полной панике мечущихся по газону в поисках укрытия. Так и надо писать историю спорта, резюмировал я. Больше он мне не звонил. Не последовало повторного звонка и от гения, который хотел узнать мое мнение относительно возможности арендовать на острове немного земли — что нетрудно. Он собирался заняться выращиванием экологически чистого хрена, и это тоже вполне посильно, вторил я. Но потом продавать хрен для производства экологически чистого слезоточивого газа, который можно было бы использовать во время уличных беспорядков, — ну что тут скажешь?

Человек, который любил острова, — это, естественно, сам Лоуренс, и новелла представляет собой аллегорию его непрерывного метания между разными культурами и мировоззрениями. Раздобыв книгу, я испытал разочарование. И это все? Мизантропического склада человек покупает остров с намерением преобразовать его по своему усмотрению — создать там собственный мир, однако земледелие себя не окупает, да и слуги обманывают. Тогда он продает этот остров и переезжает на меньший, сокращая количество слуг и еще больше — количество иллюзий; стоит там на ветру и ничего не ощущает, ни счастья, ни тоски, тем не менее между делом приживает с дочкой экономки ребенка, отчего все желания в нем умирают с такой отвратительной бесповоротностью, что ему приходится снова бежать — на третий остров, на одинокую скалу в бушующем море, где среди упрямо блеющих овец он теряет рассудок и под конец замерзает в собственной хижине. Одной из его последних радостей было то, что у него безвозвратно исчез кот.

Удовлетворение ему приносило лишь одиночество, полное одиночество посреди засасывающей пустоты. Только серое море и омываемый им кусочек суши. Никакого другого общения. Никаких человеческих существ, способных прикосновением сообщить ему свой страх. Одна пустота — мокрая, сумеречная, омываемая морем пустота! Это было хлебом для души его.

Я с разочарованием засунул книгу на полку, решив, что в новелле не говорится ни об островах, ни о любви.