Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней

К началу 1960-х годов представление Токвиля о том, что демократии плохо справляются с международными делами, стало общепринятой догмой, особенно среди интеллектуалов, которые считали себя «реалистами» в области международной политики. Старейшиной реалистов был живший в Америке немецкий эмигрант Ганс Моргентау, который в своем анализе пробелов демократической внешней политики опирался непосредственно на Токвиля. Моргентау доказывал, что демократии не глупы, однако не склонны задумываться. Они не останавливаются, чтобы подумать о том, что делают. Поэтому их, по мнению Моргентау, постоянно бросает то в жар, то в холод: в жар – потому что примитивные народные представления о добре и зле взращивают примитивные и импульсивные суждения; в холод – потому что демократиям сложно изменить свое мнение и сложно приспособиться к новым обстоятельствам. «Если правительство откладывает действия, пока общественное мнение не выскажется, – писал Моргентау, – это означает, что оно вообще бездействует» [Morgenthau, 1960, р. 264]. Необходимо было, чтобы демократии учились международным делам и их реалиям у своих политических лидеров, т. е. демократиями следовало руководить, чтобы они думали о том, о чем нужно думать. Но на тот момент «холодной войны» не было никаких признаков того, что это возможно. Напротив, конфликт вел к созданию отстраненного технократического правительства безо всякого политического видения. Общественное мнение держали в темноте, где оно не могло ничего разузнать.

К другим представителям реалистического лагеря относились Уолтер Липпман и Джордж Кеннан, различия между которыми к этому моменту были почти забыты. Кеннан потратил вторую половину 1950-х годов на исследование и написание монументальной истории катастрофических ошибок Америки, допущенных в понимании большевистской революции 1917–1918 гг. Это была личная неудача Вудро Вильсона, но также неудача самой демократии. Кеннан пришел к выводу:

Причины этой неудачи американской государственности состоят в таких вещах, как недостатки американской политической системы во внешней политике; прискорбное искажение зрения, вызываемое у демократического общества самозабвенной военной истерией; врожденная, философская и интеллектуальная порочность того подхода к мировым проблемам, что стал отзвуком брожений в официальном Вашингтоне; повсеместный дилетантизм в реализации американского курса [Kerman, 1958, р. 471–472].

«Как было бы хорошо, – писал Кеннан далее, – если бы можно было констатировать, что эти недостатки остались в прошлом… так что теперь их можно изучать с безопасного расстояния, как составляющие былой ситуации, имеющие лишь небольшое значение для нашей собственной». Это была ирония.

Реалисты боялись того, что Советы, которых не стесняла мертвая хватка общественного мнения, будут снова и снова обыгрывать демократические режимы. К 1962 г. русские продемонстрировали свою безжалостность и вкус к опасной игре в Берлине, где в прошлом году была построена стена, чтобы восточные немцы не голосовали ногами, убегая на запад. Западный Берлин стал изолированным и уязвимым. Хватит ли у демократий ума защитить его, не увлекаясь более масштабным конфликтом? Казалось, что им не хватает ни смелости, чтобы вести войну, ни прозорливости, необходимой для мира. Они были в ловушке своего возмущения и своего желания жить легкой жизнью. То есть они застряли.

В комментариях и статьях этого периода, в которых авторы пытались понять, что же не так с демократией, часто встречались две метафоры, придуманные на основе любимых развлечений двух противоборствующих сторон в «холодной войне». Причина, по которой демократии проигрывали в состязании, состояла в том, что они плохи и в американской игре, покере, и в русской – шахматах. Они не умели играть в покер, поскольку демократии не способны блефовать. Они недостаточно скрытны, поскольку выдают слишком много информации, но также недостаточно решительны, а если вы не можете выбрать определенный курс действий и придерживаться его, вы не сможете блефовать в игре с противником. Игроку, умеющему хорошо блефовать, нужны крепкие нервы, которых у демократий не было. В то же время демократии не умели играть в шахматы, поскольку не умели думать наперед. Они рассматривали каждый ход по отдельности, предпочитая дешевые выигрыши затяжным и изматывающим сражениям, и им было трудно жертвовать фигурами. Но в шахматы нельзя выиграть, если время от времени не приносить жертвы.