Ложь

— Нужно, дочка, непременно, нужно, — поддержал жену дон Теодоро. — Я тоже не нахожу нужных слов, но, надеюсь, ты и сама понимаешь, как нам больно. Нам очень нужно, чтобы ты нас простила.

— Дядя Теодоро, прошу тебя, не говори ничего, — Вероника попыталась остановить дядю, но тот ее не слушал.

— Нужно, чтобы ты знала, как сильно мы тебя любим, — продолжал он с горячностью, — как счастливы снова видеть тебя в этом доме.

— Но мой дом уже не здесь, — возразила Вероника.

— Этот дом всегда будет твоим, — твердо сказал дон Теодоро, — хотя я отлично понимаю, что ты имеешь в виду: ты — жена Деметрио де Сан Тельмо. Кстати, я говорил с ним сегодня, и, думаю, что он искренне тебя любит.

— Между мной и Деметрио все кончено, дядя. Месье Бело позаботится о разводе.

— Но как же так? — растерянно спросил дон Теодоро. — Ты разведешься с Деметрио?

— Месье Бело вам всё расскажет, а я, с вашего позволения, прямо сейчас пойду в часовню.

— Я пошла бы с тобой, доченька, но у меня нет сил там находиться, — сокрушенно промолвила донья Сара.

— Идем, Вероника, я провожу тебя, — сказал дон Теодоро.

— Но это ни к чему, дядя.

— Не спорь, так нужно, и, кроме того, я хочу поговорить с тобой. Мне нужно рассказать тебе о многом, чего ты не знаешь, но должна знать. Я написал тебе об этом в письме, но, насколько мне теперь известно, ты письма не получила.

— Вероника! — взволнованно воскликнул только что вошедший в зал Джонни и бросился к ней.

— Джонни! — эхом отозвалась она.

Они, молча, обнялись. Донья Сара тихонько подошла к мужу, а месье Бело посмотрел на супругов весьма выразительным взглядом, давая понять, что они здесь лишние, и им нужно уйти.

— Не угодно ли пройти в обеденную залу, месье Бело? — предложила гостю донья Сара, сообразив, что к чему. — Теодоро пойдет с нами, а Вероника присоединится к нам через несколько минут.

— Разумеется, сеньора, главная здесь Вы… До встречи, Вероника…

— Я скоро приду, друг мой.

Впервые Джонни и Верника оказались наедине друг с другом. Вероника отстранилась от кузена и вгляделась в его бледное, осунувшееся лицо.

— Тебе рассказали, как это случилось? — Джонни еще больше побледнел.

— Не думай сейчас об этом…

— Ты знаешь, что это я во всем виноват?

— Нет, Джонни, ты ни в чем не виноват, я уверена в этом.

— Вероника, я хотел убить ее, — Джонни на секунду запнулся, а затем решительно закончил, — и наверняка убил бы.

— Как знать, Джонни, — задумчиво ответила Вероника. — Иногда мы все способны на самое худшее, но я уверена, что в последнюю секунду ты передумал бы, и не стал обагрять свои руки кровью. Я понимаю, что ты презирал ее, но хватит думать об этом, перестань себя мучить. Богу угодно было освободить твою совесть от этой тяжкой ноши, и случившееся — очевидное тому доказательство. Какое еще доказательство всевышней справедливости тебе нужно? Вирхиния заслуживала смерти, и у тебя было право убить ее, но бог избавил тебя от нелегкой роли палача, и твоя душа может быть спокойна.

— Вероника, твои слова утешили меня, придали жизни! Рядом с тобой мне всё кажется понятным, — Джонни немного помедлил и добавил: — всё, кроме неразберихи в моей никчемной жизни. Я совсем запутался и не знаю, что делать.

— Но ведь на свете столько дел, Джонни!..

— Не думаю, что я кому-то нужен. Какая от меня польза?

— Поставь перед собою цель, и ты сможешь быть полезным! Поезди по городам и весям, посмотри на страну, на деревеньки, взывающие о помощи. Примени свои способности, капиталы и желание к их развитию, и сам увидишь, сколько добра ты принесешь людям!

— Но…

— Обещай мне, что ты возьмешь себя в руки, Джонни, что забудешь видения и призраки, терзающие тебя сейчас и отважно пойдешь вперед, навстречу будущему. Обещай мне это, и знай, что ты нужен своим родителям, что ты — всё для них в этой жизни.

— Да, Вероника, я обещаю. Сейчас я слушаю тебя, и мне кажется, что в жизни нет ничего невозможного. Я не знаю, что есть в тебе такого, но ты благословила меня своим голосом, словами, взглядом. От тебя исходит чудесная, божественная духовная сила.

— Ради бога, Джонни, прошу тебя, не продолжай…

— Не бойся, я не стану говорить тебе о своей несчастной любви…

— Любовь не несчастна, Джонни…

— Именно несчастна. Я хорошо вижу в твоих глазах огромную жалость и сострадание, а не любовь. Ты не любишь меня, не любила раньше, и никогда не сможешь полюбить…

— Джонни, друг мой, брат, ты самый благородный и великодушный на свете.

— Спасибо за твои слова и за то, что считаешь меня таким. Я был счастлив услышать это, а теперь послушай моего совета: постарайся понять свое сердце так же ясно, как я понимаю свое.

— Но как мне понять свое сердце, если оно, как вихрь, который не знает, что хочет, и куда несется? Я безумно, до дрожи, хочу одного, Джонни, — бежать… далеко-далеко.

— Но зачем? От кого?

— От всех, и от себя самой. Я хотела навсегда уехать из Рио, ни с кем не повидавшись, но подумала, сколько ты выстрадал, и решила, что должна прийти к тебе.

— Ты сказала, что уедешь из Рио. Деметрио снова повезет тебя в сельву?

— Между Деметрио и мной все кончено…