Ложь от первого лица

Он живет в Америке. Его приглашают выступать с лекциями в разные места континента. В Сиэтле есть несколько университетов, его могли пригласить выступить там, или он мог приехать в отпуск, покататься на лыжах, и сейчас выйдет из такси, взвалив на спину снаряжение, как эта пара загорелых немцев, которые приближаются к нам.

Я помнила, что в Соединенных Штатах живет около трехсот миллионов человек, и глупо думать, что именно он попадется мне на пути. Но совпадения случаются, это факт, а разумному человеку следует учитывать факты. В жизни всякое может случиться.

Мне даже в голову не пришло, что я могу его не узнать, но зато пришел страх, что он узнает меня, когда я на него внимательно посмотрю. Нужно постараться не задерживать на нем взгляд, чтобы себя не выдать. Точно так же нельзя резко отводить глаза. Все решает первый взгляд. Кто первым моргнул — тот проиграл.

И в очереди на сдачу багажа, и в зале вылета, и в узком, ведущем к самолету рукаве, я не переставала с повышенным вниманием смотреть по сторонам, и даже усевшись на свое место, сочла нужным посмотреть назад и вперед — вдруг он среди тех, кто поднялся в самолет раньше нас, может он за занавеской, летит в бизнес-классе. Откидывает столик и жестом подзывает стюардессу налить ему вина. Может быть, сейчас он отпивает глоток, заедает орешком и изучает меню.

Даже самолетная болтанка не смогла стряхнуть с меня это наваждение, оно продолжало преследовать меня и в Нью-Йоркском аэропорту. Первое лицо когда-то жило в Нью-Йорке, может, и сейчас там живет. Этот космополит много ездит, бывает во многих местах, скоро и в Израиль приедет, на конференцию в Иерусалим.

С этими мыслями и беспокойно бегающими глазами во мне нарастало болезненное осознание: он живет в настоящем времени.

Нелюдь — противоречивый интеллектуал. Людям интересно послушать противоречивого интеллектуала, а противоречивый интеллектуал любит, когда его слушают. Возможно, в эту самую минуту он сидит в кафе и макает круассан в кофе — а может, не круассан, может, он, как и его герой, питает слабость к пирожным с кремом — это неважно, какая разница, что он ест, так или иначе, Первое лицо сидит в кафе и рассказывает своей студентке про маркиза де Сада, объясняет, как он предвосхитил «Исправительную колонию» и как предвидел события двадцатого века. Студентка кажется себе смелой, к встрече с ним она надела черную кожаную юбку, и теперь она просит его руководить ее докторской диссертацией. Возможно, вечером они пойдут в МоМА[13] смотреть кинофильм.

Вечером они пойдут в МоМА. Но сейчас в Нью-Йорке утро. Раннее утро, слишком рано пить кофе со студенткой, но вот проснуться Первому лицу уже не рано. Тот, кто заставлял моргающую девочку читать «Сто двадцать дней Содома», наверняка уже проснулся и сейчас, собираясь выйти из дому, слушает старую пластинку «Риенци». Пластинку, а не диск — он конечно же из тех, кто еще собирает пластинки. Вчера, гуляя, он ее купил, и сейчас бреется под ее звуки. Первое лицо бреется ежедневно. Мелкие щетинки испещряют раковину, и ветер поднимает в воздух крошки волос. Волосы не разлагаются, даже через сотни лет не разлагаются. Годами Первое лицо бреется, воздух полон микроскопических щетинок, люди идут по улице и вдыхают незаметные щетинки нелюдя. Нелюдь педантично споласкивает раковину, и вода уносит остатки черных щетинок в море — и так каждый день.

От щетинок никакого вреда — подумала я — нет никаких щетинок, вся эта чушь только в моем больном воображении. Мое воображение больно, потому что я вдохнула щетинки. Исправительная колония моей сестры дышит воздухом города под нами, а сестра его простила; люди дышат воздухом, который он выдыхает.

Мое воображение всё больше воспалялось, его пламя высвечивало, словно издали, новые картины, и летя высоко над этим пламенем я поняла, что больше не боюсь. Самолет накренился, земля под нами наклонилась, нелюдь катится по наклонной земле, а я не боюсь: это просто воображение испытывает мои силы всякими картинами. Нет ничего микроскопического ни в воздухе, ни в море, я не ребенок и не испугаюсь воображения. И в реальности, против настоящего нелюдя у меня хватит сил, если только не захватит меня врасплох — только не врасплох — я не ребенок, но неожиданной встречи с ним лицом к лицу не выдержу.

Среди всяких мысленных паразитов снова возникла книга, которую я выбросила в мусорную корзину в аэропорту Чикаго. К этому времени мы уже довольно спокойно летели над океаном, свет был потушен, стюардесса попросила опустить жалюзи, и меня наконец-то стало немного клонить в сон.