Ложь от первого лица

— Ты читаешь, пишешь, развиваешься, а я — я даже детективы уже читать не в состоянии. Видела бы ты, с какими типами мне приходится целыми днями общаться. В конце концов я тебе наскучу.

Как и вначале, когда мы с ним только познакомились, он снова заговорил о «смене курса» и о желании «делать что-то совсем другое», вот только теперь разговоры велись о раннем уходе на пенсию, после чего «я смогу наконец прочитать какую-нибудь серьезную книгу или учиться чему-нибудь просто для души».

Вскоре после нашего возвращения он начал вставать рано утром и выходить на длинные пробежки. Жаловался, что отрастил пузо в Америке, что одного часа с Яхином в его тренажерном зале хватило, чтобы понять, как он запустил свое тело, что если бы только у него было время, он хотел бы снова вернуться к дзюдо или заняться каким-нибудь другим боевым искусством:

— Ты, наверное, уже не помнишь, но когда-то мне неплохо удавались такие вещи.

А пока он не выйдет на пенсию, пока не покончит с материалами дела владельцев торгового центра, пока не станет тренером уличных компаний и не научит подростков дзюдо — он тем временем заводил будильник на шесть утра.

Однажды вечером, выйдя на минутку из ванной за полотенцем и проходя мимо двери спальни, я увидела, как он стоял голый перед зеркалом, изучая себя в профиль. Мой красивый мужчина по-женски сжал пальцами живот, и я поспешила исчезнуть. Любовь покроет все грехи, но я больше не собираюсь этому способствовать.

Меня тоже, подобно Одеду, объяло телесное беспокойство. Я не выходила на пробежки, но, кроме часов, украдкой проведенных за изучением нелюдя в гугле, мне было трудно усидеть. Никакое занятие, никакая книга не могли удержать меня на месте. Я почти совсем отказалась от машины, и вместо того, чтобы ездить, ходила. Встреча в кампусе на горе Скопус, мастерская обойщика мебели в Тальпиот, зубной врач на юге Хевронского шоссе — только пешком; быстрая ходьба не полезна, но я хожу не для здоровья. Я хожу, чтобы успокоить непроходящий зуд, истончающий кожу. Ткни пальцем — и все мои мысли выльются наружу.

Зима была необычно дождливой: благословенные дожди, говорили все, уровень воды в Кинерете превысил верхнюю красную линию. Поднимаются грунтовые воды. Шли сильные дожди, а я даже не пыталась подстроить свои перемещения к перерывам между ними. Просто выходила и шла, дыша воздухом гор и вонью выхлопных газов и гнили с рынка, дыша тем же воздухом, которым дышит Первое Лицо, деля с ним тошнотворное всеобъемлющее прощение. Сестра говорила в общих чертах о картинах, которые она старалась изгнать из своего сознания, а картины, о которых она умолчала, преследовали меня сильнее, чем те, о которых я знала, сильнее, чем то, что накопилось во мне за время, проведенное с ней в одной квартире.

В восемнадцать лет я была слишком невежественна, чтобы представить себе очевидные вещи, и в любом случае все, чего я тогда хотела, это держаться подальше от водоворота воображения моей сестры. Но сейчас всё, что она неспособна была рассказать, а я не желала слушать, всё больше обретало форму, и эти формы шевелились во мне, наказывая болью, и отправляли меня в пешие походы по всему городу.

Не стану описывать, что я тогда воображала. Насиловали сестру, а не меня. Я не страдала вместе с ней, и не мне выставлять эти воображаемые мизансцены на всеобщее обозрение.

Что же касается картин, в которых фигурирую я, то чаще всего меня преследовала та, когда Первое Лицо целует мне руку. Приподнимает мою руку, склоняет голову, застывает на секунду и клюет мою кожу ртом, как клоун. Не клоун. Клоун выставляет себя на посмешище, чтобы рассмешить других, а этот все смеется и смеется над всеми. Клюет и клюет, и смеется.

С виду всё шло как обычно, по крайней мере, в начале. Я исхаживала пешком весь город, но у моих хождений почти всегда был нормальный повод: зайти в питомник за новым деревом для посадки вместо проросшего под забор айланта. Я вернулась с пустыми руками, только в питомнике сообразив, что пешком мне саженец не дотащить, но я же выбрала дерево, значит ходила не зря. Сходила заказать новую обивку для кресла, пошла на собрание в общественный центр, где обсуждались всё ухудшающиеся условия парковки в нашем районе. Ходила встречаться с друзьями.

Честно говоря, я избегала приглашать гостей: не фаршировала виноградные листья с моей лозы и не готовила соусы из плодов моей смоковницы.

Для этого нужно терпение, которого у меня не было. Но с людьми я всё-таки встречалась.

Знакомые спрашивали о сыновьях, близкие друзья осторожно интересовались, как поживает сестра. Я всем отвечала:

— Это интересная история. Элишева женщина интересная. Иисус пошел ей на пользу.

Сестра была в порядке, я была в полном порядке, и мир тоже был в порядке.

— Христианка или буддистка — какая разница? Главное, ты говоришь, она счастлива?

— Элишева — самый счастливый человек из всех, кого я знаю, — отвечала я снова и снова, нимало не кривя душой.