— Если мы начнем рыться в личных мотивах, откроется охота на ведьм, которой конца не будет, — заявил Менахем. — Свой интерес есть у каждого. Это верно в политике, это верно в науке, это верно везде, даже за этим столом. А что касается дяди Элинор, «Сознавшийся и оставивший свои преступления будет помилован»[16]
. Мне достаточно того, что он сознался, достаточно, что он ездит из одного университета в другой, представляя свою новую позицию. Давайте не будем лезть к нему в душу, и не будем себя обманывать: интеллектуалы ничем не лучше остальных. Люди есть люди, никто из нас не безгрешен, у каждого есть личный интерес.— Кроме Джорджа Оруэлла, — пискнула я, ведь нам еще предстояло второе, а после него десерт, и только последний хам отважится выбросить в мусор такое богатство.
Они почти ничего не знали про Оруэлла, и это меня вполне устраивало, потому что знать Оруэлла необходимо, и они должны были о нем узнать.
С ушами, полными воды, я очень красноречиво объяснила им всё подробно и по порядку: как Оруэлл боролся и с фашистами, и большевиками, и как его подвергали цензуре, потому что он ничего не приукрашивал, и как он видел то, что другие предпочитали не видеть, и как он ничего не игнорировал и не скрывал, и как он всегда мог узнать сатану во всех его обличьях.
Когда я закончила, Рахель уже успела подать торт.
— Спасибо, Элинор, было весьма поучительно, — сказал Менахем.
Глава 3
— Извини, я понятия не имел… — выдохнул Одед, когда мы вышли.
— Всё в порядке, — ответила я, оценивая царивший во мне покой.
— А я говорю: запереть его в стеклянном гробу… — сказал он, когда мы сели в машину, то ли утешая, то ли измеряя мою температуру.
Знойный полдень. Не по-апрельски жаркий. Апрель — самый крутой месяц года. Или сейчас еще даже и не апрель? Весна уже началась? Еще не началась. Скоро.
Мимо идут евреи в субботних одеждах. Неспешно, семьями, аккуратно неся судки из фольги.
— Комната 101, — сказала я, заводя машину. — Это тоже Оруэлл. «1984».
Цифры — прекрасная вещь, настоящая, более точная, чем поэзия. Номер рейса. Дата прибытия. Номер комнаты в гостинице. Пишущая машинка стучала в комнате номер 22 на втором этаже. Более ста дней она там стучала. Комната номер 22 была для моей сестры комнатой 101. Нет, не так. В комнате 22 происходило такое, чего ни одной девушке в кошмарном сне не привидится.
День, как я уже сказала, был знойный, и дух толкования меня не покидал.
— 101 — это не просто комната пыток, — объяснила я мужу. — Это нижний этаж личного ада. В ней воплощался в жизнь самый личный кошмар человека. У каждого есть такой кошмар: человека медленно сжигают, или хоронят заживо, или долго душат. Ты не смотришь порно, так тебе может быть не известно, что некоторые любят душить. Но я не об этом. Не о наслаждениях извращенцев. Я говорю о тех, кого пытают у Оруэлла. Для Уинстона, героя книги, самый глубинный кошмар — крысы, и именно это палач готовит ему в комнате 101: он помещает в маску голодную крысу и надевает маску ему на лицо. Но прежде он рассказывает Уинстону, что, по его опыту, крыса выгрызает глаза, хотя иногда предпочитает начинать со щек.
Продолжение о предательстве Уинстона, в котором он умоляет, чтобы пытали его любимую, но только не его; чудовищный момент, когда он кричит: «Делайте это с ней»; глава, в которой ясно говорится: «Я фотографирую. Возьми вместо меня мою сестру», — об этом я ничего не сказала. Эта глава на данный момент была забыта.
Глава была забыта, но это не так уж и важно. Ведь в конце оказывается, что любимая Уинстона тоже прошла эту комнату, которую прошла бы в любом случае, безотносительно к его предательству и к тому, что он там кричал.
Субботний полдень, евреи гуляют, навещают своих родственников.
— Давай прогуляемся.
Я отвезла мужа туда, куда отказывалась приводить его, когда мы только начали вместе жить. Иерусалим город маленький, и всё же в нем не трудно избегать конец улицы, находившейся когда-то на окраине района Бейт а-Керем, а теперь уже и не на окраине. Я и сама там не бывала с тех пор, как уехала на такси вместе с сестрой в трехкомнатную квартиру, сходить с ума вдвоем.