Ложь от первого лица

Правда, что Элишева более или менее помнила, где находится клиника, и правда, что я поискала в «Желтых страницах» и нашла гинекологическую клинику на улице а-Ховшим в районе, который она помнила. Также верно, что я позвонила секретарю гинеколога и представилась Элишевой, но в этом разговоре ничего не подтвердилось. Идея получить подтверждение по телефону просто не пришла мне в голову, и всё, что я сделала, — назначила очередь, выдав себя за Элишеву Готхильф.

Я поехала в клинику. Был ранний вечер. В приемной было около десяти женщин, некоторые из них беременны. Пришли еще несколько женщин, и мы все долго ждали. Этот доктор позволял женщинам ждать. Примерно через два часа после назначенного времени мне сказали войти. На столе лежала серая картонная папка, на которой черным маркером было написано «Элишева Готхильф».

— Чем я могу вам помочь?

В этот момент я могла бы уйти — само существование этой папки позволяло бросить правду в лицо родителям. Но я уже сидела лицом к врачу, а нормальный человек, который входит в кабинет врача и садится, не встает внезапно и не выходит. Это было бы невежливо, а я была очень молода, и у меня не хватало смелости быть ненормальной и невежливой.

Я пробормотала, что у меня нарушения цикла.

— Я подумала, что это из-за аборта. Скорее всего, нет, но я хочу быть уверена, что когда-нибудь смогу забеременеть.

До той минуты у меня ни разу даже мысли не возникало о моей матке и фертильности. И потом еще несколько лет не возникало. В таком возрасте думают о разных вещах, но не о матке — видимо, эту мысль навеяли мне беременные женщины в приемной.

Я ни разу не посмела поднять глаза на человека, сидящего за столом напротив меня. Встреться он мне на улице два дня спустя, я бы его не узнала. Я была уверена, что он разоблачит меня как самозванку и тогда… Не знаю, может, позвонит в полицию, хотя на самом деле это он должен был бояться полиции, а не я, но мне это в голову не приходило.

Оказалось, что бояться нечего: видимо, доктор не имел привычки смотреть в лица женщин, которым делал аборты, а может, у него просто была паршивая память. Первое, что он сказал, это то, что после процедуры все у меня было в порядке, и что, если проблема существует, она определенно не связана с процедурой. Я не помню, сколько раз он повторил слово «процедура», но он употребил именно это слово.

— Всё-таки, позвольте мне вас осмотреть.

У девушки была тысяча возможностей: сказать ему, кто она; пригрозить; сбежать; сказать, что не хочет проверки, что пришла только посоветоваться; спросить, не делает ли он иногда аборты девушкам, которых приводит мужчина, годящийся им в отцы.

Тысяча возможностей была у нее, но девушка ни одной из них не воспользовалась. Она не возразила ему и не убежала. Она встала и пошла, куда ей было указано — за ширму, сняла джинсы и трусики, положила их на табуретку, взобралась на кресло и развела ноги. Вот что она сделала. Почему? Потому. Он велел, а она была Элишевой, и, прежде чем успела хоть о чем-то подумать, ее ноги уже лежали на подставках, и рука в резиновой перчатке копошилась у нее внутри.

— Вот и всё. Обычный гинекологический осмотр, — сказала я Одеду. — Если хочешь знать, девственницей я не была. Интересно, а если бы была, он бы заметил? Неважно. Люди платили и платят более высокую цену в борьбе за правду. А я — что я такого совершила? Подумаешь, осмотр. Каждая женщина через это проходит. Просто в моем случае это был первый в жизни осмотр.

Если бы у меня были какие-то четкие ожидания относительно реакции моего мужа, я бы сказала, что он их все оправдал.

Он не спросил: «Но всё-таки, почему?». Он вообще меня не расспрашивал, не пытался ласкать или утешать ребенка, которым я была тогда, с высоты настоящего.

— Плохая история, — сказал он, когда я закончила. — Очень плохая, но я рад, что ты мне рассказала.

Он пошел варить кофе, и когда принес мне чашку, заговорил о «тренированных и опытных бойцах», которые впадали в ступор. Он упомянул дело с участием одного из его командиров, и другое с участием известного адвоката, внезапно онемевшего в суде.

Мне необходимо было слышать его голос, и он дал мне свой голос. Мы лежали бок о бок, а он говорил со мной о том и о сём: о новом романе Нимрода — это настоящая любовь или просто результат одиночества? Об отце, который постоянно говорит о своем намерении свернуть деятельность в офисе, а на деле, в полном противоречии с его заявлениями, начал вмешиваться в дела сына так, как никогда раньше; и снова о своей давней мечте преподавать в школе: «Это просто мечта, я не думаю, что когда-нибудь ее осуществлю, но в последнее время я думал, что если бы только найти подходящее место, возможно, я мог бы преподавать несколько часов на добровольных началах. Например, преподавать дзюдо. Может, буду учить только девочек. Как ты думаешь? Из этого может выйти толк?»