Ложь от первого лица

Я могла бы рассказать, как аудитория ловит каждое его слово, и то, что я сделала позже в тот вечер, было направлено на освобождение доверчивых душ, соблазненных и обманутых. Но правда немного отличается, и правда в том, что чем дальше он продвигался в своей лекции, испарялось волшебство, и внимание аудитории постепенно рассеивалось. Были такие, кто наклонялся вперед, ловя каждое слово. Но было немало и аутсайдеров: они не понимали его английского, они пришли посмотреть один из фильмов, который собирались показать позже вечером. Им не терпелось увидеть, как Магда Геббельс травит своих детей в бункере, и у них не хватало терпения на его философствования.

Есть ли на свете что-либо, чему не следует искать объяснения? — спросил рот. Разве неправильно искать объяснение Гитлеру? Было ли роковой ошибкой то, что он совершил? Некоторые видят в Гитлере демона, монстра — не в метафорическом смысле, а буквально. Есть те, кто видит в нем феномен, происходящий из мира тьмы, смысл или объяснение которого, если таковые существуют, следует искать в области мистицизма и теологии.

— Я уважаю такой подход, но не согласен с ним, — сказало Первое лицо. — Гитлер был человеком. Он принадлежал к человеческому роду и поэтому, по крайней мере, в принципе, его могут понять другие люди. Я не имею в виду, не дай Бог, вульгарное представление о том, что «в каждом из нас есть маленький Гитлер», — его сочный голос пересох от презрения, растягивая слоги: «ма-лень-кий Гит-лер». Даже если бы он был воплощен в другом теле, я бы узнала этот насмешливый голос, изливающий презрение на тех, кто не понимает, и на «тех, что внизу».

— Мать Тереза не Гитлер, — сказал он. — И говорить, что внутри нее есть «маленький Гитлер», тоже бессмысленно. Но даже мать Тереза, даже Януш Корчак способны, по крайней мере, в принципе, понять, кем был Гитлер. Поскольку ни один человек не является ангелом, сапог, который топчет и сокрушает, не выходит за пределы понимания любого из нас. Более того, для нас, людей, чрезвычайно важно понимать, что управляет и что поднимает ногу, чтобы попрать человеческое лицо.

Рот закашлялся. Лицо отодвинулось от кафедры, чтобы откашляться, и поправило на носу очки. Оно двигалось, как хотело, издавало звуки, какие хотело, и я видела каждое движение и слышала каждый звук. Стук в ушах утих, и никакая пожарная тревога, никакое самое соблазнительное удовольствие, не оторвали бы меня от стула: больше всего на свете мне нужно было видеть и слышать.

Он говорил о множестве исследователей, предшествовавших ему в попытке разгадать покрытую мраком загадку Гитлера с самого начала карьеры фюрера. В любой приличной библиотеке найдутся книги по этой теме. Некоторые из объяснений сенсационны в стиле желтой прессы, на них он останавливаться не будет, другие дают пищу для размышлений, но и о них он не будет сейчас говорить. Существуют тысячи таких текстов, он прочитал не все, но довольно много, а по некоторым из них ему даже довелось преподавать.

После многих лет изучения и преподавания, после всех объяснений, он чувствует, что мы остались с черной дырой, с неразгаданной загадкой, и что все объяснения, даже самые глубокие, это только слова, слова, слова… Каждое объяснение и каждая теория проваливается в черную дыру зла, равного которому нет, высшего зла, чистейшего и рафинированного.

Это осознание, это разочарование в словах, породило в нем идею, что для разгадки Гитлера требуется совершенно другой образ мышления. И это привело к выводу, что для того, чтобы проникнуть в глубины бездны, требуется не рациональное видение человека науки и теории, а видение художника, интуиция художника и смелость художника.

Он молча склонил голову и помассировал щеку указательным пальцем, будто хотел остановиться и подумать, прежде чем продолжать:

Когда он взялся за этот амбициозный — сегодня он без колебаний использовал бы слово «самонадеянный» — проект написания о Гитлере от первого лица, он искренне верил, что только искусство способно проникнуть в глубины самых злых душ. и исследовать их содержимое. Исследователи и ученые могут рассказать нам о Гитлере, но только искусство способно представить нам Гитлера как он есть.

В отношении этой книги ему предъявлялись различные обвинения. Он согласен с большинством своих критиков и даже готов добавить собственную критику в свой адрес. Но, по крайней мере, в одном грехе, в котором его обвиняли, он невиновен: тяжелое бремя написания романа он взвалил на себя не по легкомыслию, не из-за жажды славы или провокации. Поскольку он пришел покаяться, он будет откровенен: ему с самого начала было ясно, что некоторые люди не поймут, а некоторые оскорбятся. В этом смысле он приступил к реализации своего проекта с открытыми глазами, с ясным пониманием того, что и искусство, и правда безжалостны.