Ложь от первого лица

Повесть Стайнера превратили в пьесу. Гитлера сыграл очень талантливый английский актер. Не менее талантливый актер играет фюрера в фильме, который нам предстоит увидеть. Мы должны учитывать огромные духовные ресурсы, которые эти хорошие парни должны были использовать, чтобы проникнуть в суть персонажа и понять его. По его мнению, независимо от того, что мы думаем о пьесе или фильме, мы должны уважать этих двух художников за духовные жертвы, на которые они пошли, чтобы представить нам дьявола. Давайте рассмотрим возможность того, что с помощью своего искусства и личной жертвы, которую они принесли — и под таинственном воздействием музы — эти два актера подошли к разгадке сути Гитлера ближе, чем тысяча профессоров, вооруженных своими теориями.

Лекция закончилась неожиданно. Рот замолчал, и нелюдь сложил лист бумаги, на который даже не взглянул. Позже я задавалась вопросом, заметили ли менее внимательные, чем я, слушатели, что докладчик так и не объяснил «ошибку», о которой должен был говорить. Аплодисменты были довольно слабыми: не более и не менее восторженными, чем те, которые приветствовали предшествовавших ему ораторов. И тем не менее около восьмидесяти человек хлопали ему в ладоши, другими словами, сто шестьдесят рук пошевелились и ударили друг друга в его честь; то есть, голос двигал руками.

*

Ведущий сказал, что есть время для пары вопросов, и в третьем ряду встала карликовая старушка с сутулыми плечами в платье без рукавов. Ее английский был беден и плох, но «Освенцим» — не английское слово, и нет нужды в каких-либо больших лингвистических способностях, чтобы сказать «мать», «отец», «дедушка», «бабушка», «другая бабушка», «младший брат» и «шесть сестер».

Язык подвел ее только тогда, когда она попыталась сказать что-то о каждом из упомянутых ею родственников, и бессвязный поток слов пришлось бы разобрать и снова соединить в предложение, которое имело бы смысл: Маня играла на пианино. Отец верил в прогресс человечества. У младшего брата были связи с определенными элементами — даже после разборки и повторной сборки невозможно было узнать, о ком идет речь, — и когда немцы вошли, он попытался связаться с ними.

Ропот нетерпения постепенно разносился по залу. «Она не поняла ни слова из того, что он сказал», — пожаловался молодой человек передо мной, не понижая голоса.

Ведущий снова подошел к трибуне и встал справа от Первого лица в демонстративной позе ожидания, но прошло еще две или три минуты, прежде чем он прервал женщину и попросил ее перейти к вопросу, если он у нее есть.

Только после этого она перешла на иврит и сказала: «Я не читала книгу, но в газете писали, что уважаемый профессор потерял семью в Холокосте, и мне очень хотелось бы понять, как еврей… Как может еврей, который прошел через то, что прошли вы, господин, может говорить от имени нацистского монстра, да еще и распространять их пропаганду».

Передо мной послышался презрительный вздох. Я подумала: если бы только она знала английский лучше, если бы она надела более подходящее платье, платье с рукавами, если бы… Это ничего бы не изменило.

Не теряя самообладания, Первое лицо ждало, пока ведущий переведет понятные ему слова. Он снял очки для чтения, положил их в карман пиджака и терпеливым и решительным тоном человека, в который раз вынужденного отвечать на один и тот же детский вопрос, сказал, что этот ужас затронул каждого человека в той мере, в какой он человек. И поэтому, хотя то, что было написано в газете, правда, его личная близость к предмету не должна влиять на то, как следует оценивать книгу. В то же время он готов сказать, что именно из-за своей близости к предмету — а такая близость действительно существует — именно из-за этого он обладает особенно острой потребностью понять, — перефразируя Фауста — «что это за сила, которая поддерживает зло изнутри». И еще для него очень важно указать, что в отличие от негодной идеи, которую пытается донести некий голливудский фильм, понять — не значит простить. Человек может понять и не простить, и часто люди прощают только потому, что не поняли.