Ложь от первого лица

Склонны ли мы тоже рассматривать ортодоксальность как наиболее чистую форму иудаизма? — тараторили губы. У него сложилось впечатление, что так думают многие израильтяне. Вместе с тем не будет ошибкой отметить, что в отношении к ультраортодоксам присутствует более чем толика антисемитизма. Согласитесь, это занимательное явление. Лично он полагает, что оно связано с сионизмом, связано — если не всецело от него зависит. Читали ли мы Отто Вейнингера? Каждый еврей должен хоть раз прочитать Вейнингера. Его страсть, его страстное красноречие ненависти к себе… Кстати, Гитлер сказал о нем, что это самый порядочный еврей из когда-либо живших. Порядочный? Пожалуй, нет. Но подлинности чувства у него не отнять, каким бы отвратительным оно ни было. Если быть честными, он готов признаться, что, хоть он, конечно, и благодарен своему сыну и невестке за то, что они приняли его и соблюли заповедь «почитай отца твоего», но в ультраортодоксальном образе жизни есть определенные аспекты, неэстетичные аспекты, которые — как бы это сказать? — его коробят. Несомненно, мы поняли, что он имеет в виду…

Я взглянула на Одеда. Он не кивнул и не покачал головой, ни один мускул у него не дрогнул. В падающем сбоку туманном оранжевом свете фонаря он выглядел как телохранитель в одном из его любимых фильмов, не какой-то определенный телохранитель, а все лучшие телохранители, вместе взятые: застыл на месте, сдерживает себя, но все подмечает. Голос, вызвавший овацию публики, не трогает моего мужа.

В прошлом мы трижды сбегали сюда, когда в кафе Синематеки было многолюдно. Это было в те далекие дни, сладость которых могла сбить меня с толку и лишить сил даже больше, чем жара. Больше не сидеть нам вместе.

Ирония судьбы — продолжал голос — что его младший сын во многих смыслах полная противоположность: американский еврей, то есть, невежда. А может и нет никакой иронии, а есть типичная еврейская судьба. С этим ребенком ему тоже приходится нелегко, но это трудности другого рода. От этого сына у него одна внучка, она родилась полтора года назад. Сын живет в Техасе и, к великому сожалению деда, внучку он еще не видел.

На минуту стало тихо. Дед-болтун достал бумажник. Объект, изображающий заботливого дедушку, открыл бумажник, вынул из него маленькую фотокарточку и протянул ее к свету: то ли сам хотел посмотреть, то ли нам показать. Телохранитель не шелохнулся, и рука вернула карточку на место.

— Отцы и дети, — вздохнул голос. — У вас, я слышал, тоже есть сыновья. Они уже, конечно, большие…

— Элинор? — муж мой, сама доброта, открывает передо мной дверь.

— У меня к вам вопрос, — прохрипела я. И тут же мое горло очистилось, и продолжение полилось ясно, словно само собой: — У меня к вам вопрос, ради которого, собственно, мы вас и позвали. Мне интересно, сколько женщин вы на самом деле изнасиловали?

Я не планировала этот вопрос. Как я уже говорила, вышло так, что я вообще ничего не планировала.

Рука потянулась к столу, взяла фиолетовый пастельный мелок и потерла его между пальцами. Рука, испещренная старческими веснушками, перевернулась и положила мелок на ладонь. Раскрывшаяся рука, не была рукой старика, и она не дрожала. Оранжевый свет освещал твердую руку, взвешивающую в ладони фиолетовый пастельный мелок.

Когда он начал отвечать, голос тоже был твердым, как и рука, болтливый тон пропал.

Он ценит мою прямоту, более того — он благодарен мне за нее. Говорят, что прямота — одно из свойств культуры сабров. Некоторые считают это признаком отсутствия культурной утонченности, но он видит это иначе. Он помнит, что еще в детстве я отличалась прямотой: в речи и, главным образом, во взгляде, у меня был очень особенный взгляд.