Я положила подушку на стул рядом с декоративным прудом для себя. Подтащила еще один стул, поставила его с другой стороны стола у стены и прикинула расстояние между ними. Два стула. Одед обязан понять намек. А что, если он его проигнорирует и останется здесь?
Из всех событий, к которым мне нужно было подготовиться, я зациклилась именно на этой ерунде, потратив на размышления о ней то немногое время, которое было в моем распоряжении.
Последний и единственный раз, когда я просила его уйти, был в родильном отделении больницы «Хадасса» за два часа до появления на свет Яхина. Вот и сейчас мне было чем заняться, и нужно было собрать все свои силы и не дать им растаять под тревожным взглядом и нежным прикосновением.
Но что я могла сказать ему сейчас, что именно я собиралась сказать своему мужу? «Уходи сейчас же, пожалуйста, будь так добр своей великой, своей огромной, непостижимой и несравненной добротой, чтобы уйти и оставить меня наедине с этим?» Как я ему это скажу? Я действительно была наедине с этим, это правда и было правдой со времен Монтичелло. Так зачем еще лгать? Элишева простила, и только я была с ним наедине, вынуждена остаться с ним наедине. И через минуту — лицом к лицу. Самостоятельно. Я и нелюдь. Хватит обманывать и притворяться, будто это не так.
Закрытый двор хранил дневную жару, липкую как смола. Я не ела весь день, я давно не пила водку неразбавленной, и нутро моё мгновенно отреагировало на неделикатное появление обжигающей ледяной жидкости.
Докладчица, рассматривавшая дело Опры Уинфри, была последней из выступающих, и я прикинула, что у меня есть около получаса, не больше, пока муж поднимется сюда ко мне и приведет Первое лицо. Возможность того, что он решит не приводить его или что он потерпит неудачу в своей попытке привести его, не приходила мне в голову; на самом деле, мне вообще ничего особенного не приходило в голову. Было жарко. Была водка. Золотые рыбки нервно метались над блестящей галькой. Одна из рыб выскочила из воды и снова нырнула. Еще одна совершила немую попытку самоубийства. Пруд был маленьким, и вода перегрелась. Пруд-котел. На огне вскипает что-то, кто-то крикнул на кого-то. Рыбы не кричат.
У меня мелькнула мысль пойти принести из холодильника лед, чтобы охладить воду, но я тут же подумала: «К черту!» и «Хватит, хватит уже!». И еще: «Прекрати, о чем ты думаешь?», «Тупица» и «Да что же это происходит? Ты что, не понимаешь? Это не меня фотографируют, это я фотографирую».
И тут они пришли — мой черный пояс и в метре за ним паучьи ноги. Муж встал между мной и нелюдем, предотвращая попытку рукопожатия, указал ему на стул и только тогда взял стул для себя и перенес его в лужицу света у пруда; поднял и перенес, не приволок.
— Я сказал профессору Готхильфу, что в результате его лекции ты передумала и готова с ним поговорить. Профессор понимает, разговор будет непростым.
— Арон, — учтиво поправил его голос. — Арон.
Полумрак у стены затушевал глубокие борозды у него под носом, выделив лишь волнистый гребень волос, тощую шею стервятника и движение губ.
— Семья, как ты говоришь, Одед, дело непростое. Иногда людям достаточно корректных отношений, но эти формальности в семейном кругу, да еще и среди евреев… Мои отношения с сыновьями непросты, но ни один из них не называет меня профессором. — Теперь он говорил на иврите.
— Арон, — произнесла я, ощущая вкус яда во рту.
— Спасибо, — сказал он.
Я сознавала, что сижу по-театральному прямо, но даже пошевелившись незаметно, чувствовала, что тело снова выпрямляется под направленным на него взглядом. Я молча смотрела на каменную стену перед собой, а болтливый голос, очень отличающийся от его голоса на сцене, но все тот же обманчивый, шутовской голос, пустился в разговор о сыновьях.
Его старший, «который, собственно, приходится тебе троюродным братом», старший сын — ортодоксальный иудей, и не просто ортодоксальный иудей, а важный раввин в Бней-Браке. Говорят, что он великий знаток Торы, и, возможно, так оно и есть, к его сожалению, он не компетентен судить. Этот сын подарил ему девять внуков, и он праздновал пасхальный седер со всеми ними: с сыном, детьми сына, его зятьями и невестками и их детьми. Большая семья.