Ложный король

– Моя мать – единственный человек из моей семейки, который в приёме трав может дать мне фору. Видела, как у неё подрагивает веко? Любящий муж, счастливая семья, полная принятия и согласия… Вот увидишь, сейчас она закончит с братом и примет одну из своих любимых настоек. Пион, лаванда, почки альмиона – лучшего успокоительного не найти. Разве что это, – Дитя указало мизинчиком на тлеющие листья. – Но тут полно специфических побочных эффектов. Поэтому не дыши глубоко – бабулю хватит удар, если мы с тобой, одурманенные, начнем срывать друг с друга одежду прямо в кирхе.

– Вы не очень любите её светлость.

– Улиссу? А за что её любить?

– Она же ваша бабушка.

– Дня не проходит, чтобы моя обожаемая бабуля не напоминала мне, что мать меня родила не от её обожаемого внука, а от другого мужчины, и что Теабран только по доброте душевной дал мне свою фамилию. И поверь, выражений она не выбирает. Так за что мне её любить?

– Извините, я не знала.

– Извиняю.

– Просто она так много времени проводит с прелатом. Я подумала…

– Прелат! – фыркнуло Дитя, перестав терзать подлокотник. Было видно, что после вдыхания горько-сладкого дыма ему стало намного легче. – Думаю, только объятый огнём, Буккапекки может послужить человеку настоящим источником тепла и света.

– Предполагаю, его вы тоже не любите.

– А его-то за что любить, он мне вообще никто.

– Он же священник. Глас Бога на земле.

– Не знаю, чей он там глас, но этот кто-то точно не Бог. Скорее кто-то другой. Может быть, даже та, кто им прикидывается. Вполне возможно, что прелат есть глас той, кем нас пугают, если мы не будем жить так, как написано в «Четырёхлистнике», кто прячется во Тьме. Всепоглощающее зло, Мать скорби, Великая Блудница, Малам.

– Почему?

– Святейшество ходит по нищим кварталам Паденброга в золотой одежде и в обуви с узором из изумрудов и молится с бедняками, чтобы они были накормлены, – Дитя перестало изучать подошву сапога. – Если настоящие слуги Бога и топчут эту землю, думаю, одеваются они немного иначе. Но когда я об этом говорю, в богохульстве почему-то обвиняют именно меня.

– Люди любят его.

– Внуши человеку, что он овца, и он начнёт искать себе пастыря. Внуши ему, что он слуга, и он начнёт искать себе господина. Если они кого и любят, то этого вашего отца Ноэ. Ходит чуть ли не в мешке из-под картошки, выторговывает у отца деньги на еду бездомным в обмен на заутреню в его честь, а прелат душу вытрясет, если не поклонишься ему достаточно низко. Видела, что святейший сотворил с площадью Агерат, едва переступив порог ворот Мира? – их высочество кивнуло затылком в сторону окна. – Пришёл, разрушил алтарь и, как ни упрашивала его мама опомниться, уговорил отца приказать взимать штрафы с тех, кто по старой памяти принесёт туда подношения старым богам, потому что это оскорбляет Бога, которому с колокольни кирхи прекрасно виден сей срамной процесс. Мол, идите к воротам Ворожеи, там вам поставили новый алтарь и ваших божков. Пусть поменьше и из материала попроще, но какая вашим богам разница? Они же боги, а не торгаши. Видимо, разница есть только для нового Бога, который бы оскорбился подсвечниками не из золота, а из меди. Вот ты вроде тоже новой веры. Скажи, разве в «Четырёхлистнике» написано, что нужно уничтожать, переносить на задворки памятники архитектуры, противоречащие твоей вере, жечь ведьм? Я знаю «Четырёхлистник» наизусть – там такого нет. Это всё придумали священники, чтобы оправдать собственную жестокость и отсутствие терпимости ко всему, на что у них начинается движение в штанах. Им же закон вообще не писан, если всё, что они совершат, будет провозглашено как деяние во имя Бога. Даже если затащат какого смазливого служку или послушницу к себе в опочивальню вечером помолиться, так они сами будут виноваты, если святой начнет стягивать с них тунички – слишком красивыми лицами их одарила та, чьего имени нельзя упоминать и кто красотой этой хочет лишить святого отца шанса получить бессмертную душу. И дерут потом их кожу веригами, уродуют лица за своё падение во грех, а святой только помолится да отправит слугу с тремя золотыми за индульгенцией для себя любимого к кардиналу – и как с гуся вода.

– Я этого не знала.

– Ты и не училась в Конвилактории.

Дитя лукаво улыбнулось, и глаза его заблестели.