– Милый, ты же знаешь, папа запретил любое изображение герба предыдущего короля. А герб дома Блэйков – две горнизы. Ты – Блэйк, как и Ройс, и я.
– Тогда почему Ройс не носит эти дур-р-рацкие горнизы?
– Потому что Ройс делает что хочет, – Иммеле застегнула последнюю пуговку под подбородком сына. – Но ты же хороший мальчик? Сделаешь маме приятное?
Дункан расстроился из-за невозможности носить лик страшного монстра, но приятное маме сделать хотел.
– А потом? – тихо спросил поникший ребёнок. – Когда я выр-расту, мне подарят доспехи со стр-р-рашной птицей, как эта?
– Нет, Дункан, тебе подарят корону.
Мать неодобрительно покосилась на доспехи, с которыми Ночная Гарпия не расставалась вообще никогда с тех пор, как они были ей подарены Тонгейром, лишь иногда удосуживаясь отряхнуть их от грязи, чтобы снова напялить обратно.
Дитя наклонило голову и почесало ноготком нос чеканной пучеглазой головы то ли птицы, то ли демона с языком наружу, которая украшала, если это слово было уместным, чёрный колчеданный нагрудник.
– Разве она страшная? По-моему, вполне себе милая гарпийка. Данка, а тебе нравится?
Данка не нашлась, что ответить, и пожала плечами, продолжая латать дырку на носке Дункана. Королева вздохнула.
– Милый, а хочешь, расскажу, почему на гербе Блэйков именно горнизы? – королева ущипнула раздосадованного сына за носик.
Мальчик кивнул.
– Хочу.
Королева подвела сынишку к зеркалу, чтобы одёрнуть последние складочки и поправить оборки.
– Твой прапрапрапрадед Киван, первый из рода Блэйков, был музыкантом и делал самые лучшие дудки на островах. Были они так хороши, что ему заказывали их не только менестрели и поэты Валевора, но и все графы Ангенора для своих придворных музыкантов, потому что звук от них был такой дивный, что слушали люди музыку, издаваемую ими, как заворожённые самой настоящей магией. Говорили даже, что Киван был сыном бога музыки Сумариди и смертной женщины, оттого и умение его делать хорошие инструменты было таким, что не могли с ним потягаться никакие мастера тех времён.
Однажды завелась в валеворских скалах страшная тварь, которая начала нападать на охотников и пожирать скот в деревнях у Голой башни, и никак её изгнать не могли. Даже громких горниз она не пугалась. Уже и вилами, и огнём её истребить пытались, но она убегала в тайные пещеры, а потом возвращалась и снова пожирала зазевавшихся пастухов и овец.
Однажды гуляла младшая дочка нашего валеворского графа, тогда ещё его прапрапрапрадеда, с фрейлинами по холмам, собирала первоцветы, как вдруг выпрыгнуло из-за деревьев чудище и утащило девочку за холм. Фрейлины в крик, в слёзы и побежали к башне. Граф в отчаянии собрал войско и пустился вслед за чудищем, уже не ожидая увидеть дочку живой, да только до пещеры они дошли, откуда голос девочки был слышен, а войти не могут – стоит чудище на пороге: когти огромные, глаза синим огнём горят, ростом до неба.
Дитя пульнуло дохлой мухой в чашку на прикроватном столике.
– Ройс, – королева не оценила демонстрацию меткости.
– Мамуля? – Дитя очень женственно заправило за ухо золотой локон и сосредоточило внимание на своём отражении в остатках вина в наполовину опустошённом кубке. – Внимательно слушаю.
Королева покачала головой.
– Воины тогда все полегли, один только граф уцелел. Уцелел, да и вернулся ни с чем. Увидел это Киван и пошёл к местной эллари: так и так, что делать? А та ему и говорит: «Вы оружием эту тварь не возьмёте. Ты, говорит, сделай две серебряные горнизы из монет, которые омоют слезами три девы невинные, ко мне их принеси для заклинания и потом пойди к той пещере и играй».
– И где же, и где же, маменька, дедуле удалось сыскать на островах столько невинных девиц? – сладким голосом проворковало Дитя, заинтересованно подперев рукой подбородок, после чего брызнуло смехом, получив вожделенный взгляд, полный осуждения.