Ложный король

– Лит построили ещё при Ардо Погонщике как промежуточный торговый узел между Касарией и Алым утёсом, – Негерда тогда ещё не было – и в те времена он справлялся с поставленной задачей, пополняя кошелёк и тогдашнего графа Приграничья, и тогдашнего хозяина замка, я уж не помню как его звали, помню, что пунктик у него был нездоровый насчёт… в общем, неважно. И всё бы ничего, но со временем местные начали замечать, что деревья в лесу Эя уж как-то странно растут. Рубят одно дерево – на его месте вдруг появляются два, рубят два – появляются четыре. Им бы ещё тогда смекнуть, что это проделки Чарны, и отставить в сторону пилы и топоры, как бы чего не вышло, да древесина та была хорошей, шла на торгах даже дороже, чем тисовые брёвна из самого Эвдона. И так лесорубы увлеклись в добыче той древесины, что совсем скоро Эя превратился в такую густую чащу, что она поглотила и Лит, и все торговые тропы, что вели к замку, и так густо разрослась, что даже двум людям было не разойтись на тех дорожках, не то что торговому обозу проехать, что сам понимаешь, сильно подпортило торговлю. А нет торговли – нет денег. Тогда графы Лита и Приграничья и договорились пожертвовать древесиной в пользу других товаров и сжечь часть Эи, расчистив дорогу к замку и его рынку, но, как говорится, Чарна порешала вопрос иначе. Ещё древние люди заметили, что алые анемоны расцветают там, где быть беде, да графам жажда наживы застила глаза – не слушали они перепуганных местных, которые цветы под снегом сразу заметили. Но хозяин – барин. Сжечь Эю они сожгли – только стволы без листвы от леса остались, да вот беда, чтобы откупиться от Чарны, приняли графы решение, чтобы темнота перестала роптать, принести богине-ведьме в жертву дочку одного из ростовщиков, мол, вот она, напророченная кровь, и больше не бойтесь, ничего не случится. Но когда та горела, привязанная к одному из деревьев, говорят, папаша её проклял те места на тысячу лет вперёд, мол, нет у меня теперь дочки, и у вас торговли теперь не будет. И что же? Говорят, когда объятая пламенем девочка перестала кричать, поднялся жуткий ветер и разнёс огонь по всему лесу и аж до самого Лита, от которого, несмотря на заградительные стены, которые соорудили как раз, чтобы защитить замок от пожара, в считанные минуты остались только обугленные камни да пара перекрытий. Замок, конечно, отстроили, да не принесло это пользы поджигателям, потому что каждый раз, когда к ним приезжали торговцы, случался пожар, который уничтожал все товары и самих торгашей. Раз случился пожар, второй, третий, гибли вещи, люди, скот, и так до тех пор, пока люди не поняли, что не стоит соваться в те места.

– Если честно, я бы лучше поспал, – зевнул Малой, ничуть не впечатлившись историей, и отхлебнул содержимое кружки. Крайст и Бэйн удручённо переглянулись.

– Это поколение окончательно потеряно для мира, – пришёл к неутешительному выводу Бэйн.

– Ой, да таких историй от любой бабки можно отсюда до завтра услышать про этих ваших страшных богинь, странные места и проклятые замки. Нашли чем удивить. Вот если б кто из-за камня Лютую настойку достал, вот тут бы я точно удивился. Спать охота, не могу.

– Ишь, борзый какой, Крайст, – ощетинился Бэйн. – Чарной его не проймёшь – настойку за пять золотых крефов из рукава вынь да положь, чтобы диву дался. Может, ещё Мраморного пива тебе, чтобы вообще как ужаленный в пятую точку бегал вокруг Грота трое суток, а?

Крайст хмыкнул. Не проймёшь, так не проймёшь. Но согласился с сожалением, что ближайший торговец, который привозил из Шеноя снадобье для бодрости, которое, если смешать его с молоком, покрывалось прожилками, как мрамор, промышлял в сотнях лиг от Грота. В Вильхейм Мраморное пиво закупали бочками, чтобы кирасиров не тянуло кемарить во время ночной службы, в Ласской башне когда-никогда появлялось. На вкус чисто ушная сера, но ежели надо не спать ночами – самая лучшая вещь.

Вдруг Крайст выпрямился и стиснул рукоять меча.

– Что? – Бэйн замер и последовал его примеру, схватившись за меч.

Докучливая сонливость Малого мгновенно улетучилась, уступив место тревоге. Он перестал терзать стрелы, быстро сунул их в колчан и взял лук.

– Я ничего не слышу.

Крайст шикнул на мальчишку.

– Тихо!

Все трое замолчали. Прислушались. Грот был окутан тугой тишиной.

– Бэйн, ты тоже слышишь? – шепнул старшина, повернув голову в сторону источника едва уловимого звука.

– Ага, – кивнул Бэйн. – Малой? Что это? Слышишь?

– Да что? – насторожился лучник и поставил стрелу на тетиву, вслушиваясь в тишину. – Что я должен услышать?

И тут до его уха донеслось тихое, прозрачное эхо голоса. Это был женский стон, спутать который нельзя было абсолютно ни с чем иным, как…

– Да пошли вы знаете куда?! – покраснел от злости Малой. – Придурки! – и на ватных ногах вернулся на пень натачивать стрелы.

Крайст и Бэйн расхохотались, однако смех их быстро стих. Они оба знали мысли друг друга, эта ночь была слишком тиха, чтобы закончиться как все остальные.

– Халис?

– М-м?

– Спишь?

– У-у, – она потёрлась щекой о грудь Осе, устраивая голову поудобнее.