Лубочная книга

Сие привело милорда в великое удивление; и он был принужден больше таиться, чтоб его не видали. Потом приезжая госпожа приказала для лучшего от ночной темноты света развести огонь, что непродолжительно было исполнено, от чего и сделался такой свет, что милорду всех присутствующих тут можно было видеть, и он узнал, что сия госпожа невесты его Елизаветы двоюродная сестра, именем Любилла, которая тогда жила со своею бабкою в одной местности. Она, севши у огня, приказала кавалера развязать с сими словами:

— Ну, теперь, бесчеловечный и немилосердный любви моей тиран, наполняй своим воплем густой лес, я здесь ничего не опасаюсь; и когда ты из доброй воли любить меня не хочешь, то я принужу тебя к тому с ругательством твоей чести.

Как развязали сему кавалеру рот, то милорд его узнал, что он одного знатного лондонского купца сын Маремир, в которого Любилла влюбясь, никак не могла склонить его к своему намерению, потому что он имел у себя другую любовницу, чего ради он на слова Любиллины и отвечал, что он ни за что любить ее не будет и чрез то неверности своей любовнице не сделает.

— Негодный! — говорила ему Любилла. — Я уже не прошу тебя, чтобы ты вечно меня любил, но хотя на один только час окажи ко мне свою склонность; ты видишь, что теперь находишься в моей власти; что хочу, то с тобою сделаю: я могу тебя сей же час лишить жизни и оставить негодный твой труп в сем темном лесу на растерзание лютейшим зверям, о чем и любовница твоя не будет иметь ни малейшего известия.

— Я с радостию, — отвечал ей Маремир, — лучше соглашусь лишиться жизни, нежели исполнить вашу волю.

Любилла, видя Маремирову твердость, пришла в такое неистовство, что с великим жаром своего сердца говорила:

— Как ты, негодный, из доброй воли не хочешь на мое предложение согласиться, так я поступлю с тобою так, как сестра моя Елизавета сделала со своим пажом, будучи в загородном своем доме, который также не хотел согласиться на ее предложение, но она его принудила любить себя неволей.

Здесь, любезный читатель, благопристойность не позволяет перу моему изъяснить всех непристойностей, какие Любилла употребляла на прельщение Маремира; довольно, что она, во исполнение своей злости, приказала его обнажить и заставила своих девок по голому телу сечь прутьями до тех пор, пока увидела текущую ручьями из спины кровь, а потом надели на голое тело один только камзол, и тот по пояс обрезали для того, чтобы текущая кровь на поругание ему всеми была видима, и, посадя его в карету, приказала отвезть к ближнему какому ни есть селению и, высадя, пустить на волю, а самим возвратиться в свою деревню. С таким триумфом бедного Маремира она и отправила, а сама, севши в другую карету, поехала домой.

Милорд, смотря с дерева на странное сие позорище, не мог надивиться бесчинству сей женщины и сожалел, что при сем случае за собственным своим обстоятельством не мог освободить Маремира от сего ругательства; но притом радовался, что чрез сей случай мог спознать о бесчестности своей невесты и увериться, что маркграфиня сказывала ему о ней действительную правду.

По отъезде бесстыдной сей женщины слез он с дерева и препроводил остаток ночи в том лесу, а поутру, оседлав свою лошадь, поехал большою дорогою и через несколько часов, выехавши из леса на чистое поле, увидел по правой стороне море и идущий по оному корабль, чего ради и поспешил он как можно скорее по морскому берегу, и, приехав к оному, пустил свою лошадь в поле, а сам, остановясь на берегу, дожидался плывущего корабля, который, по счастию его, держал свой курс прямо к тому месту и, доплыв до берега, стал на якорь. Милорд кричал изо всей силы, чтобы взяли его на корабль. Благодаря их, он спрашивал, куда они намерены продолжать путь свой.

— Мы голландцы, — отвечали ему корабельщики, — ездили с товаром в разные государства и, окончивши наш вояж, возвращаемся в свое отечество.

Милорд просил их, чтоб они отвезли его к берегам германским, за что обещал заплатить такую цену, какую пожелают. Голландцы на сие согласились, ибо им не более как только на один день было лишнего хода.