Лубочная книга

Поутру, проснувшись и видя лежащий на столе серебряный колокольчик, позвонил в оный; тотчас же вошел к нему тот же камердинер и, кланяясь, дожидался его приказа. Милорд говорил ему, чтоб подал одеваться; он тотчас выбежал в другую горницу, принес черный кафтан и нижнее платье; милорд спросил платье, которое вечером с него снял камердинер, но тот, не ответствуя ничего, только кланяется и делает такие знаки, что ему, кроме оного, давать не приказано, и, надевая на него башмаки, вместо брильянтовых его пряжек, застегнул черными железными, чему милорд противиться уже не смел; а другой лакей принес серебряную лохань, полотенце и склянку с благовонного водою, и как он обтер свое лицо и руки, то камердинер стал подавать ему желтую сорочку с большими батистовыми манжетами, но милорд оной одевать не хотел; то видя, камердинер пошел к нему с учтивостью, стал будто рассматривать у его сорочки кружевные манжеты, и вдруг, взяв за ворот, разодрал на нем сорочку до самого подола, а сам, отскоча от него, очень низко поклонился.

Милорд рассудил, что, конечно, им так поступать с ним приказано, только не знал, от кого и для чего сие делается, почему и принужден он был надеть принесенную камердинером сорочку и все траурное платье. Как скоро он оделся, то кофешенк принес в спальню и кофе, которого выпивши он одну чашку, сел подле окошка; и, будучи о своем несчастии в различных размышлениях, простря взор свой на небо, произносил следующие слова:

— О, немилостивые и жестокосердные боги! Доколе будете проливать на меня гнев свой, за какое преступление озлобились? Еще ли вы не удовольствовались несчастным моим приключением, которое я претерпел в арабском эдикуле? Не укротился ли гнев ваш лишением дражайшей моей невесты маркграфини? Какое же ныне еще приуготовляете мне мучение? Когда вы хотите отнять жизнь мою, то клянусь, что если б теперь была при мне моя шпага, то б сию минуту поразил свое сердце и пролил бы кровь свою в угодность жестокосердной вашей жертве!

Не успел он окончить своих печальных слов, как увидел отворившиеся на дворе ворота, в которые вошли восемь человек в длинных и черных япанчах, с распущенными на головах с черным флером шляпами, в руках несли обитый черным бархатом эшафот; за ним шли два гайдука в длинных же черных япанчах и несли обитую малиновым бархатом и обшитую золотым галуном плаху; за ним следовал в пестрой япанче палач с превеликим острым топором; потом в обыкновенном платье пастор с книгою, а за ним две дамы и несколько кавалеров и дам, в самом глубоком траурном платье.

Печальное сие зрелище привело милорда в великий ужас, однако ж делать ему было нечего. Укрепя он себя рассудком, вышел в зал, в котором принесенный эшафот был поставлен и положена на нем виденная им плаха; вокруг эшафота поставлено двенадцать серебряных подсвечников с зажженными свечами; на правой стороне эшафота стоял пастор, а на левой с престрашным топором палач. И как скоро все в надлежащий порядок было приведено, то два гайдука, подхватя милорда под руки, ввели на эшафот и поставили лицом к плахе; потом первые две дамы, покрытые большими капорами, взошли туда же и стали против милорда, а прочие все стояли около эшафота, имея в руках зажженные свечи, и показывали печальный вид; из двух же стоящих на эшафоте дам одна, поднявши свой капор (сия была принцесса Елена), говорила:

— Видишь ли ты, жестокосердный, что для тебя приготовлено за пренебрежение принцесской чести? И ты теперь ничем другим избавиться не можешь, как только склонностию своей любви и клятвенным обещанием, что тебе, кроме меня, ни на ком не жениться; а ежели сего не учинишь, то без всякого милосердия и жалости, на сей лежащей перед твоими глазами плахе, голова твоя сию минуту будет отрублена.

— Я удивляюсь вашему высочеству, — отвечал милорд, — что вы вздумали меня страшить смертию. Извольте быть уверены, что я с великою радостию готов лучше сейчас окончить жизнь мою, нежели согласиться на бесчестное ваше требование, и если вам угодно, то прикажите поскорее совершить злое ваше намерение, только позвольте мне, по должности закона, принесть в моих грехах чрез сего пастора чистосердечное покаяние.

Принцесса на сие с великим сердцем сказала:

— Приноси поскорее зверское твое покаяние и ложись на сию плаху, чтоб я могла видеть и утешиться на отрубленную твою голову.

— Это вашему высочеству очень свойственно, — отвечал милорд, — потому что когда вы по своему бесстыдству в живых головах для удовольствия любовной вашей страсти не могли получить счастия, то в мертвых еще и меньше сыскать можете.

По окончании сих слов, оборотясь к пастору и встав на колени, приносил ему на ухо свое покаяние, а окончивши оное, встав и поклонясь на все стороны, сказал:

— Вы, правосудные боги, видите, что я безвинно оканчиваю жизнь мою, — и лег на плаху.