Луч во тьме

Три дня назад у Ананьевых появился новый жи- лец. Зашел в хату иссохший, с большими темными глазами, и сразу сел на скамью. — Доброе утро, кума,— обратился он к Вере Да- выдовне.— Не прогоните? Сейчас такое время, что человек человека, словно волка серого боится. — Никита! — вскрикнула Ананьева.— Где же твоя семья, Федора, дети? — Не знаю. Три месяца как из дому. Вот так и слоняюсь... Вера Давыдовна посмотрела на Никиту и смах- нула слезу. Она хотела было накормить его, но Ни- кита покачал головой: — Мне бы полежать немного. Четвертую ночь не сплю. Когда вечером из подземелья вылезли Володя и Григорий, Вера Давыдовна сказала: — А у нас гость, вон там на кровати. Как заснул утром, так еще и не просыпался. — Кто это? — подскочил к кровати Володя. — Не узнаешь свояка? Это же Никита. — Что фашисты делают с людьми! Какой краса- вец был... Никогда бы его не узнал,— прошептал Во- лодя, вглядываясь в спящего Никиту. — Надежный ли человек? — спросил Кочубей.— Нам позарез сейчас нужны люди. — Как за себя ручаюсь за него! — сказал Анань- ев.— Я его хорошо знаю. Он был бухгалтером в Три- польской МТС. Так под Черной горой появился еще один под- польщик — Никита Сорока. Трое мужчин трудились от зари до зари. Никак не удавалось раздобыть типографскую краску, а друзья Бориса Загорного все еще мастерили станок для печатания листовок,— приходилось писать от руки. Каждый листок бумаги, который покупали на ба- заре, разрезали пополам. Ничего, что листовки полу- чались крохотные. Они сообщат советским людям, что коммунисты не сложили оружие, что они дейст- вуют, борются, призывают бить ненавистного врага. На столике растет стопка листовок. Кочубей каж- дую перечитывал, следил, чтобы писали разборчиво. 33

«Товарищи железнодорожники! Саботируйте работу на транспорте! Уничтожайте поезда с техникой и живой силой врага...» Подпольщики торопились. Завтра должен при- ехать Ткачев, он повезет листовки в Нежин. А там Демьяненко и Черепанов понесут их в транспортные депо, на станции... Кочубей плохо спит по ночам, курит всякую дрянь. Ему не дает покоя мысль о том, что происхо- дит на фронтах. До них доходят лишь слухи. Одни успокаивают, другие волнуют. Гитлеровское радио врет, будто не- мецкие войска уже около Севастополя, а люди гово- рят, что Красная Армия перешла в наступление под Харьковом и оккупанты несут большие потери. Надо достать радиоприемник. Без радио они не смогут развернуть агитацию среди киевлян. Володя Ананьев что-то мастерит из старых деталей, но не хватает ламп. Где-то на Саперной Слободке друг Че- репанова безуспешно возится со старым приемником. И Борис с Толей Татомиром тоже пытаются сконст- руировать приемник. Через несколько дней Оксана Федоровна Тим- ченко с Лидой Малышевой отправятся на село. Бу- дут менять мыло на хлеб. Надо и им хоть штук два- дцать листовок дать. И Григорий сел писать свое первое воззвание к колхозникам. Хотелось найти настоящие, сильные слова. — А ну, хлопцы, послушайте, что я тут сочи- нил,— Григорий пододвинулся поближе к коптилке. «Друзья, товарищи колхозники! Не верьте клятым фашистам. Родная Советская Армия живет, борется! Она непобедима, она выстоит и прогонит гитлеровских бандитов с советской земли. Держитесь, братья и сестры! Прячьте хлеб, чтоб он не достался гитлеровцам, скрывайте своих сынов и дочерей, чтобы оккупанты не могли угнать их в Германию. Там их ждет страшная каторга. Смерть немецким оккупантам!» — Правильно, Гриць! — сказал Сорока.— А я так не напишу, нет у меня нужных слов. Видно, мало учился. — Не журись, Никита! Еще научишься, а сейчас 34