Лучик солнца на тюле

Я не вижу ребенка, мне его не показывают, и мне даже не приходит в голову, что мне можно на него посмотреть, что я имею право, мне кажется это очевидным запретом, который нельзя нарушать… и я даже не пытаюсь. Я полностью обессилена… Не знаю, что происходит дальше… Я хочу отключиться. Анестезиолог вводит спасительный наркоз для чистки… Я отключаюсь, я так рада, что покидаю эту реальность… Я хочу покинуть ее совсем, и где-то в глубине души я мечтаю, чтобы он переборщил с наркозом, и мое сердце успокоилось насовсем. Вот так легко, просто заснуть и все…

Глава 8. Пустота

Дальше мои воспоминания сводятся к ощущению пустоты…

Пустота внутри. Физически ощутимая пуста, пустота душевная. Я просто бледная копия меня. Меня нет, я мираж, прозрачна…

Я ем, пью, хожу в туалет, на уколы, выполняю предписания врачей… выглядываю в окно, когда приходят родственники «поддержать меня», хотя меня это раздражает. Я злюсь на сестру мужа, которая всегда мечтала о девочке, и открыто завидовала моей беременности, и почему-то была уверена, что там девочка… и мне кажется, ее слезы фальшивы, ее приход ко мне под окно это наслаждение моим материнским поражением. Я так это ощущаю, мне плохо.

Я не хочу обсуждать это с близкими, они не поймут. Я не хочу, чтоб все об этом узнали, хотя понимаю, что это неизбежно. Не хочу никому ничего объяснять. Я замыкаюсь в себе, мне так жалко себя, чувство досады и злости на себя, на этих счастливых людей вокруг, не переживших такое, сменяется стыдом, виной, что я что-то сделала не так, что-то упустила, не обратила на что-то внимание, что не сделала раньше УЗИ, вдруг можно было бы что-то изменить…

Грудь предательски наполняется молоком от каждого глотка чая, изливается горячими струйками по телу, как жестокое напоминание о том, что это молоко некому пить.

Тело малышки отвозят на вскрытие. Есть какая-то внутриутробная инфекция. Отек плаценты спровоцировал нарушение в кровоснабжении плода. Было ли ей там плохо, чувствовала ли она это, когда так активно шевелилась в тот последний вечер… или это было совпадение? Я думаю об этом. Есть ли в этом моя вина? Могла ли я что-то изменить? Мне не с кем поговорить об этому, некому задать эти вопросы. Потому что я не хочу говорить об этом с близкими, не хочу и не буду.

Чего бы мне хотелось в тот момент, это быть в палате или в окружении женщин с похожей ситуацией, поплакать с ними вместе, оплакать наших неродившихся малышей, наших ангелочков… Только они могли бы меня понять и разделить мои чувства… Про профессиональную психологическую поддержку я тогда точно не думала и не знала. О том, что как раз в 1999 году в США вышла книга о сопровождении женщин и семей после перинатальной утраты (Chambers H.M., Chan F.Y. Support for women/families after perinatal death // Cochrane Review/ The Cochrane Library. Issue 1. – Oxford: Update Software, 1999), даже не подозревала.

В России тогда, повторюсь, этому вопросу уделялось крайне мало внимания, точнее, его не уделялось вообще. Мы выживали как могли. Травмированные, запихивали свое горе куда подальше и выживали, оно отравляло нас изнутри, а мы не позволяли ему вырваться наружу, видимо, еще годы советского воспитания накладывали свой отпечаток. Будь стойкой, мужественно выноси потери. Не плачь! Запрет на горе. Запрет на слезы. Запрет на открытое выражение переживаний.

Я не знаю, что стало с телом малышки… Я спросила, помню, что будет. Его дадут похоронить? На что все в один голос мне сказали, что, конечно, нет, если ребенку было бы более 30 недель, то дали бы, а так это всего лишь плод, который был вскрыт, изучен и утилизирован. Как? Об этом у меня не было сил думать.

Прошло две недели. Мне пришлось вернуться в институт.

– Ты лежала на сохранении? – интересовалась моя одногруппница с уже заметно подросшим животиком.

– Нет… я потеряла ребенка.

Я знала, что эти вопросы будут неизбежны, но так не хотела на них отвечать, так хотелось стать невидимой и просто проскользнуть между людей и также незаметно выскользнуть обратно… Но нет, они охали, вздыхали, перешептывались, для них это был повод к обсуждению нестандартной жизненной ситуации, а для меня – БОЛЬ, СТЫД, ДОСАДА и ощущение ПУТОТЫ и НИКЧЕМНОСТИ существования. Все эти мелкие бытовые проблемы, сессии, готовка еды… все это делалось на автопилоте, между мыслями о потерянном счастье, которое уже не вернуть…

Я не могла смотреть на беременных, на этих так откровенно счастливых женщин! На милых малышей в колясках, на рекламу памперсов и детского питания. Ком в горле и жалость к себе, разрывающая сердце жалость. Апатия. Безразличие. Жизнь на автопилоте. Жизнь, которая живется сама по себе отдельно от тебя… тебя в ней нет. Ты осталась там, в этом последнем дне, в этих последних «туках», застряла в этом калейдоскопе счастливых умилительных воспоминаниях и сменяющих их пронзающих болью реальности моментов тех дней от «тук» до «все». И это как клетка, из которой нет выхода. Черно-белая жизнь. Жалкая копия той, что могла быть, если бы не… Пустая.

Глава 9. Жизнь после