Лучик солнца на тюле

«Как тебя зовут?» – спрашивает она. «Наташа», – я пытаюсь улыбаться… пытаюсь быть вежливой, мне же нельзя расстраивать беременную… Но я чувствую, как зависть, ненависть, раздражение все вскипает во мне, подкатывает к горлу комом… но я улыбаюсь, вымученной улыбкой… ложусь на кровать, лицом к стене, говорю, что устала, хочу поспать… Потому что просто не могу на нее смотреть, слышать ее голос… Слышу, как приносят обед, и она что-то говорит санитарке про невкусный суп, что она не может его есть… Жри ты свой суп! Хочется заорать мне! И вылить ей эту тарелку на голову! Жри! И не ной! У ТЕБЯ ВСЕ ХОРОШО! Ты носишь своего живого ребенка! Ты СЧАСТИВА! А я НЕТ! Жри это чертов суп и радуйся!

Глава 6. Без названия

Не знаю, как назвать это время… эти два или три дня, пока я нахожусь в роддоме в ожидании родов, жду, пока из Москвы перешлют какой-то редкий препарат (мама договорилась), чтобы стимулировать родовую деятельность, ребенка надо из меня как-то извлечь, и, конечно, желательно без кесарево… Я не вникаю во все это… мне все равно… рожать, резать… мне все это кажется таким малозначимым, эти попытки сохранить матку… для «будущих детей»… каких будущих? Она еще здесь во мне, моя девочка. Вот уже три или четыре дня во мне моя мертвая малышка. Я привыкаю к этой мысли. Я больше не разговариваю с ней. Я испытываю вину от того, что мой организм живет при этом своей жизнью и иногда, когда я лежу на кровати, в мою голову начинают пробираться какие-то эротические фантазии… Мой насыщенный эстрогенами организм требует разрядки, и я ненавижу его за это, ненавижу себя за то, что мой организм позволяет себе возбуждаться тогда, когда внутри меня мертвый ребенок! Как?! Это несовместимо!!! Это противоестественно! Но это возбуждение нарастает, и с ним ничего невозможно сделать, приходится подчиниться, и это так унизительно, так кощунственно… брезгливо. Я ненавижу себя еще больше! Но где-то в глубине души я ловлю себя на мысли, что эти минуты вырывают меня из жестокой реальности в мир фантазий… Это несколько минут без боли, без отчаянья, без страдания. И тут же мысль: я не имею права на эту минутную слабость, не имею права на удовольствие, я не состоялась как мать, я не уберегла свое дитя… Я ничтожество! Я жалкая похотливая тварь, которая не может даже справиться со своими низменными инстинктами… Какая же я после этого мать?! Я ничтожество!

Роддом живет своей жизнью… Периодически слышны крики рожениц в родовой. Моя палата крайняя и как раз ближе всех к родильному блоку… По стечению обстоятельств, видимо, неумышленно, конечно. Меня не пугают эти крики, я не ассоциирую их со своими предстоящими родами… мне не страшно, совсем не страшно рожать мертвую малышку, я знаю, что она маленькая, я знаю, что мне не будет больно… Я так думаю, по крайней мере. Я уверена, что они кричат от боли, потому что их большие живые дети разрывают их, а со мной все будет иначе… Мне сделают укол… шейка раскроется, и выйдет ребенок… и все. Я практически и не думаю об этом. Это не значимо. Неважно, как пройдут эти роды, мне даже как-то стыдно называть их родами. Какие ж это роды? Так, цирк, да и только… Рожать 300—400 граммов… (примерно так сказали вес по УЗИ). И кричать я, конечно, не буду, роженицы имеют право кричать, им действительно больно, а мне-то, мне стыдно, смешно даже со стороны, наверное, будет, если я вдруг заору, рожая эту кроху…

Привозят какую-то женщину, чудесно родившую дома, она вечером идет со всеми нами на уколы и рассказывает, как думала, что в 48 лет у нее климакс, а потом, как она поправилась (она грузная) и как пошла в туалет, и начала рожать… и как родила дома до приезда скорой восьмимесячного мальчика, и приняла его ее взросла дочь… и он жив и здоров, лежит в отделении недоношенных… а она вот теперь в растерянности, не знает, куда его деть… Господи! Ну почему так? Зачем ей этот ребенок? Ну почему ты забрал мою девочку у меня, а ей послал этого малыша, который ей не нужен, она даже не знала, что он в ней все восемь месяцев! Как такое можно было не заметить? Что же это за мать? Не то что я! Почему со мной так?