Лучшая фантастика XXI века

Рассказ «Огни третьего дня» начинается как фэнтези и превращается в научную фантастику в духе «космического рыцарского романа», в лучших традициях Ли Брэкетт и Майкла Муркока. В очень далеком будущем человечество уничтожает вселенные, используя их в качестве источника энергии для колоссального постчеловеческого проекта.[54]

Огни третьего дня

Туман был густой, словно варенец, пронизанный лучами копошившихся в песке червей-светляков. И сквозь этот туман, который, я знала, обманет и запутает почти любое существо, кому не посчастливится в него забрести, пришел мой проситель – первый за три десятка циклов. Он приехал верхом на огромном черном олене людей-бабочек, и тот поприветствовал меня, взмахнув могучими рогами. Кожа у просителя была такой же беспросветно бледной, как песок – черным; у него были ясные, холодные глаза цвета сколотого нефрита. Мягкий светлый пушок покрывал его череп, как у человеческих младенцев. Полные жестокие губы, высокие скулы. Крупный нос был сломан несколько раз. Уши немного оттопыривались.

Он был слишком красив. Я не поверила. Нет, в своих путешествиях я встречала мужчин намного привлекательнее него. Мужчин, которые страстно принимали меня в любой форме и тут же доставляли мне удовольствие. Но я никогда не видела такой красоты – красоты резких граней и нефритовых сколов. Такой ауры с трудом покоренной силы и невыразимой печали, приглушенной, но не преодоленной. Он выглядел человеком, который вызывает уважение, человеком, который поймет, как я одинока даже в кругу своей семьи, человеком, который после стольких циклов, быть может…

Но я не для того прожила так много времени вдали от Ствола, чтобы верить в подобную ерунду.

Не сводя с меня глаз, он коснулся шеи оленя, и тот опустился на колени, чтобы человек спешился. Должно быть, его голые ноги заледенели, едва коснувшись песка, и черви начали пожирать холодную плоть, однако он стоял перед моей лестницей, совершенно спокойный. Кружевные руки и рты рвались к нему из коварного тумана, но не могли дотянуться.

Так я поняла, что он не человек.

Я с нетерпением ждала, когда он заговорит и я смогу перебросить его на ту сторону пустыни. Но он смотрел на меня, а я хмурилась в ответ, пока не догадалась: он знал, кто я. Знал, кто я такая. Тогда я решила, что он, должно быть, невыразимо стар. Теперь я в этом не уверена.

– Зачем ты пришел к моей двери? Назови причину.

Само собой, он промолчал. Его бесстрастное лицо не дрогнуло, и все же – возможно, из-за вздрогнувших плеч или немного сбившегося дыхания – мне показалось, что он смеется надо мной.

Давно я не становилась объектом насмешек, даже скрытых. Мало кому придет в голову смеяться над демоном выжженной пустыни. Прежде чем открыть дверь, я выбрала одно из самых отталкивающих обличий. Черная, как песок, кожа, чувственное обнаженное тело, усыпанное тысячами крошечных рогов, которые поворачивались вслед за моим взглядом. Рога придумал Шарм – он часто придумывает подобные штуки, когда напьется соленой воды. По его просьбе я ношу их один день каждого цикла, когда принимаю просителей. Я думала, что мой облик внушает благоговейный трепет, но по выражению глаз этого не-вполне-человека поняла, что он не торопится трепетать. Пришлось рявкнуть, чтобы скрыть тревогу. Что это за существо?

Испуская трескающейся кожей серный газ, я ринулась обратно в дом. Туман коснулся меня и со стоном отпрянул. Даже не оглядываясь, я знала: мужчина не шелохнулся. Внутри, за дверью, я сменила обличье. Превратилась в монстра, синего левиафана с четырьмя головами и шестнадцатью невозможными руками. По очереди встряхнув запястьями, я заставила браслеты из человеческих зубов клацать и греметь, рождая зловещее эхо в глубинах моего замка.

Да, подумала я, оскалив пасти, это подойдет.

Шагнула к двери, чтобы снова распахнуть ее, и увидела на полу двухмерно-недвижное ухмыляющееся лицо Махи.

– Отлично выглядишь, – сказал он. – Наглец у порога? Брось его в Утробу, Нэйв. Уверен, у нее давненько не было хорошего обеда.

Утроба – это мать Махи, которая отреклась от него, поскольку он может перемещаться только в двух измерениях. Мать сочла его уродцем, однако иногда это уродство бывает крайне полезным. Махи спускает пар, предлагая скормить Утробе всякого, кто хочет пересечь выжженную пустыню. Однажды, почти триста циклов назад, я так и поступила, чтобы уважить его просьбу, и мы на протяжении долгих дней слушали, как Утроба жует, и совокупляется, и вопит в загадочном экстазе.

Две моих головы оскалились на него, третья отвернулась, а четвертая вздохнула и сказала:

– Может быть.

Утроба залегла на восточной границе пустыни, но в тот день она словно орала у нас над ухом. Полагаю, все дело в особенностях песках. Мы с Шармом и Макушкой едва не сошли с ума, но Махи, похоже, понравилось. Моя семья мне родней Ствола, однако об их прошлых жизнях я знаю лишь то, чем они решили поделиться. Я часто гадаю, каково Махи жилось в Утробе.

Он слился с полом, ушел в невидимую двухмерность. Я же снова открыла дверь.