– Закрой глаза, – говорит она. – Думай о десятом дне рождения Терезы. В дневнике она написала, что это ее лучший день рождения. Помнишь «Морской мир»?
– Смутно.
Я вижу прыгающих дельфинов – двух и трех за раз. Было солнечно и жарко. С каждой сессией мне все легче погружаться в воспоминания Терезы. Ее жизнь кто-то записал на DVD, а у меня был пульт.
– Ты помнишь, как вымокла во время номера Наму и Шаму?
Я рассмеялась.
– Кажется, да. – Мне были видны металлические скамьи, стеклянная стена передо мной, огромные силуэты в сине-зеленой воде. – Китов заставляли плескать огромными хвостами. Мы все вымокли.
– Помнишь, кто был с тобой? Где твои родители?
Там была девочка моих лет, не могу вспомнить, как ее звали. На нас обрушивались стены воды, а мы кричали и смеялись. Потом родители вытерли нас полотенцами. Должно быть, они сидели выше, там, куда не попадала плещущая вода. Элис выглядела гораздо моложе: счастливее и чуть полнее. И шире в бедрах. Это потом она увлеклась разными диетами и упражнениями, а тогда была вся такая мамашка-мамашка.
Глаза у меня широко распахиваются.
– О боже!
– Все в порядке?
– Да… просто… все, как вы сказали, – живенько.
Я по-прежнему вижу молодую Элис. И с горечью понимаю, как она сейчас печальна.
– Я бы хотела, чтобы в следующий раз был общий сеанс, – говорю я.
– Правда? Хорошо. Я объясню Элис и Митчу. Ты хочешь поговорить о чем-то конкретном?
– Да. Нам нужно поговорить о Терезе.
Доктор С. говорит, что все хотели бы знать, может ли вернуться исходная нейронная карта, старая Королева. Если карта пропала, можно ли ее найти? А если можно, то что произойдет с новой нейронной картой, с новой Королевой?
– Истинный буддист сказал бы тебе, что это неважно. В конце концов, круговорот существования происходит не только между жизнями. Колесо сансары поворачивается в каждый момент. Личность постоянно умирает и снова возрождается.
– А вы истинный буддист? – спрашиваю я.
Он улыбается.
– Только по утрам в воскресенье.
– Вы ходите в церковь?
– Играю в гольф.
Стучат, и я открываю глаза. В комнату входит Элис, у нее в руках стопка выстиранного белья.
– О!
Я переставила мебель – отодвинула кровать в угол, чтобы у меня было несколько свободных квадратных футов пола.
Выражение лица Элис несколько раз меняется.
– Ты ведь не молишься?
– Нет.
Она вздыхает, но вздох притворный.
– Я так и думала. – Она обходит меня, кладет белье на кровать и берет книгу. – «Вхождение в поток». Ее тебе дал доктор Субраманьян?
Она смотрит на абзац, который я выделила маркером. «Но любовная доброта к себе – майтри – не означает, что нужно избавляться от всего остального. Смысл в том, чтобы не пытаться изменить себя. Практика медитации не для того, чтобы отбросить свое «я» и стать чем-то лучшим. Она для того, чтобы подружиться с собой таким, каков ты есть».
– М-да. – Она кладет книгу, оставляя ее открытой на той же странице. – Похоже на доктора Мелдау.
Я смеюсь.
– Да, верно. Она говорила, что я хочу, чтобы вы с Митчем присутствовали на следующем сеансе?
– Мы там будем.
Она ходит по комнате, подбирая футболки и белье. Я встаю, чтобы не мешать ей. При этом она умудряется все поправить: расставляет упавшие книги, сажает Бу В. Мишку на прежнее место на кровати, бросает пустой пакет из-под чипсов в корзину для мусора. Собирая грязное белье, она одновременно приводит в порядок мою комнату, как порядконаводящий аппарат Кота-в-Колпаке.
– Элис, на последнем сеансе я вспомнила, как была в «Морском мире», но там со мной была девочка. Сидела рядом с Терезой.
– В «Морском мире»? А, это дочка Хаммелей Марси. В том году они взяли тебя с собой в Огайо на каникулы.
– Кто взял?
– Хаммели. Ты уезжала на целую неделю. Ты захотела такой подарок на день рождения – потратиться на эту поездку.
– Значит, вас там не было?
Она поднимает джинсы, которые я оставила у кровати.
– Нам всегда хотелось поехать в «Морской мир», но мы с твоим отцом так туда и не выбрались.
– Это наш последний сеанс, – говорю я.
Элис, Митч, доктор Мелдау – я полностью завладела их вниманием.
Первой опомнилась, конечно, доктор.
– Похоже, ты нам что-то хочешь сказать.
– О да.
Элис словно застыла, старается держать себя в руках. Митч трет затылок, он вдруг заинтересовался ковром.
– Я больше не буду с этим мириться. – Я делаю неопределенный жест. – Ни с чем: ни с упражнениями на воспоминания, ни со всеми этими попытками вообразить, что чувствовала Тереза. Я наконец поняла. Вам не важно, Тереза я или нет. Вы только хотите, чтобы я
Митч качает головой.
– Милая, ты приняла
– Вздор, Митч. Ты ведешь себя так, будто я шизофреничка и не отличаю реальное от нереального. Но дело в том, что чем больше я говорю с доктором Мелдау, тем херовее себя чувствую.
Элис ахает.
Доктор Мелдау протягивает руку, чтобы успокоить ее, но не отрывает взгляда от меня.