Лучшая из лучших

Фомин напряженно наблюдал за стрелками, с каждым их неторопливым сдвигом все яснее понимая, что проскочить сегодня вряд ли удастся. Не будь он атеистом, мог бы читать про себя молитвы, но, кроме «Отче наш, ежа неси, но не беси», в голову ничего не приходило.

Да и не стоила она того — мерзкая эта тетка со своими садистскими наклонностями и голосом, как в цинковое ведро ссыт. Ну вызовет и вызовет, влепит двойку, как обычно, зато все оставшееся время можно будет спокойно сидеть и даже не записывать в тетрадь дурацкие формулы и уравнения, ни одного икса в которых Фомин не понимает, не говоря уже об игреках.

Сколько раз он вынужден был терпеть эту моральную пытку, высиживая бесконечные академические часы и нервно ерзая на стуле в ожидании оглашения своей фамилии!

Приглашение на казнь собственного самолюбия, которое стараниями школы никак не могло вырасти в самоуважение.

Бездушная и бессмысленная машина по уничтожению всякой индивидуальности и искоренению малейших зачатков способностей и талантов.

Сколько лет прошло, а Фомину до сих пор снятся кошмары: он сидит на уроке математики и нутром чует, что сейчас его вызовут к доске. И снова придется стоять, упершись взглядом в бесконечность этих проклятых уравнений, словно написанных на китайском языке, а спиной он будет чувствовать насмешливые взгляды одноклассников, которые знают, что хуже него по математике в классе нет никого. Он будет просто торчать как дурак с мелом в руке и ждать, когда ему влепят очередную двойку, и тогда наконец он сможет вернуться на свое место. А математичка не торопится: растягивает удовольствие, тварь, наслаждается возможностью унизить того, кто не может дать ей отпор.

С годами он почти научился брать контроль над этими кошмарами, самому себе во сне говоря, что нельзя выходить к доске. Надо громко отказаться, когда назовут его фамилию, сорвать урок, но не позволить больше унижать себя! Назвать это осознанными сновидениями было нельзя. Но когда Фомин засыпал и вновь оказывался за партой и не моргая смотрел на предательски замершие стрелки часов, а злобная тетка с отвисшим подбородком уже открывала рот, чтобы назвать его фамилию и тем самым объявить новый раунд этой садистской игры, в подсознании переключался какой-то рычажок и Фомин просыпался.

И так дважды в неделю на протяжении шести лет — черные среды и пятницы распродаж позора и унижений со скидкой девяносто процентов. Оставшиеся десять приходились на дни, когда Фомин точно знал, что к доске его сегодня не вызовут, потому что свою пару или, если повезет, тройку он уже отхватил на прошлом уроке. От злобы сводило зубы и живот. Шесть лет в поисках клятого икса из очередного логарифма, которого, кажется, и не было никогда.

А если и был, то кто и зачем его спрятал?

И снова среда. И вновь по акции дают два урока по цене одного. Брать не хочется, но придется. Полтора часа стресса с коротким десятиминутным перерывом. Кажется, сочувствует даже погода: беременные дождем низкие свинцовые тучи вальяжно облокотились на крыши панельных домов, готовясь разродиться первыми каплями.

Когда спустя пять минут после начала занятия в класс вошла завуч и объявила, что нужны мальчики, чтобы перенести мебель со второго этажа на первый, кабинет озарился солнечным светом и день перестал быть пасмурным буквально за несколько секунд. Прогулять урок на законных основаниях?! Вы еще спрашиваете?! Мы уже бежим!

И вот Фомин — небольшого роста нескладный дрыщ, физической подготовкой никогда не отличавшийся, — готов волочь деревянную парту, которая весит, наверное, больше него самого. Но тягать мебель в одиночку, конечно, не пришлось. Все пацаны из класса, а было их совсем немного, поскольку наблюдался значительный перевес в сторону девочек, с радостью подхватили брошенный завучем клич и, не раздумывая ни секунды, променяли ненавистную математику на физический труд.

— Потащили, — скомандовал Серега, переведя дух после первых двух отнесенных столов. — Щас эту парту вынесем и перекурим.

Главный хулиган класса Серега был из неблагополучной семьи и с детства отличался взглядами весьма анархическими, а к учебе не выказывал никакого интереса, постоянно давая понять школьным учителям, что имел он их всех в виду или, как сказали бы сейчас, вертел на селфи-палке.

Взявшись за выпирающие концы стола, они поволокли его вдоль длинного актового зала в направлении лестницы на первый этаж. И вот когда их путь пролегал мимо череды высоких окон, открытых на проветривание по причине весенней погоды, случилось то, что разделило школьную жизнь Максима на до и после. Поравнявшись с одним из открытых окон, Фомин потянул парту на себя, отчего Серега также оказался вынужден сделать шаг в его сторону. Приподняв стол на вытянутых руках, Максим поставил его одним концом на подоконник и, отвечая на удивленный Серегин взгляд, сказал: «На х*р», — и они выбросили парту из окна.