– Не надо уходить, может, попробуем поискать компромисс? – спросил Паша, но тут же увидел, как Лиза копается на верхней полке, а ее коротенькая юбочка задралась и разболталась про чулки.
Лиза всегда, даже зимой, носила чулки. Паша не понимал этого, умолял одеться потеплее, грозил циститами, но она все равно надевала чулки. И это становилось его проблемой, ведь это он переживал, заботился и вынужден был встречать ее везде и возить, куда скажет.
Лиза не знала, как объяснить Паше, что сексуальность – это ее оружие. То, в чем она сильна. Она не может выйти в мир безоружной. Этот мир населен гадкими людьми, которые только кажутся милыми.
В детском доме каждый день кого-то били. Собирались толпой – и били. А Лизу не били никогда. Но у этого была своя цена. Лиза отводила глаза… Паша понимал, о чем речь. Он слушал ее и чуть не плакал. Гладил ее по волосам. Объяснял:
– Безжалостность толпы обусловлена беспомощностью и слабостью каждого его члена. И в момент коллективной бойни эти дети хоть на минутку чувствуют себя сильными, сильнее хотя бы одного человека. Это единственный способ для них ощутить свою силу. Но это не сила, это иллюзия.
– Красиво звучит. Но это все слова. На деле в каждом человеке живет зверь. Просто не каждый может его приручить. И эти дети даже честнее: они не скрывают своих зверей.
Лиза видела все своими глазами, и ей не нужны чужие теории. Она не доверяет людям и надевает чулки – ее оружие.
Чулки пахнут внезапным сексом, и тугой силикон, обхватывая ногу на самом верху, обещает наслаждение любому, кто захочет напасть, а колготки пахнут размороженной курицей для супа на подоконнике и сохнущими мамиными банками из-под малинового варенья, которые мама просила непременно вернуть. Вот и вся разница. Паша подошел сзади, снял ее с табуретки и сказал, что согласен. На все согласен. Не есть мяса согласен. Если надо, вообще не есть согласен. Только не уходи.
У Лизы в детстве была игрушка, пушистая птичка на ниточках, привязанных к деревяшке, марионеточка. Эта игрушка ходила так, как хотела Лиза, которая дергала ее за ниточки, и ей это было смешно. Ей все было смешно тогда, когда еще жива была мама. Сейчас Паша был привязан к Лизе невидимыми ниточками страсти, и он ходил туда, куда велела она. Паша понимал, что в его сплаве разума и инстинктов им всегда, всю жизнь до встречи с Лизой рулил разум, а Лиза – та сфера, где рулят именно инстинкты, и она почему-то стала важнее всего.
Он давно никакой не хищник, у него давно вырваны клыки. Он покорный бычок, бредущий за своим пастухом и прощающий ему все, даже самые немыслимые унижения.
Однажды он приехал за Ли на корпоратив (она подрабатывала танцовшицей в коллективе из пяти девочек, и иногда они работали на мероприятиях), а он был в ресторане на верхнем этаже высотки.
Паша долго ждал лифт, следил, как он застревал на каждом этаже, пока ехал с самого верха. А когда он открылся, в лифте стояла Ли и какой-то парень, и они оба были… помятые какие-то, а она еще и одергивала юбку…
А Паша привез ей теплую куртку и зонтик, потому что только что прошел внезапный холодный ливень. Той ночью Паша жарил на кухне стейки. Честь самурая не требует молчания или самоубийства, но требует мщения. Он не знал, как еще он может отомстить женщине, которая насадила его, огромного мужика, себе на руку, как тряпичную куклу, и играется им.
Математика в принципе точная наука. И если в условиях задачи А равно Б, то А равно Б всю задачу, всю жизнь. Но в математике есть уравнения с переменными. Теми, что неизвестны. Прячут свои значения за «иксами» и «игреками».
Если бы любовь была математикой, то уравнение идеальной любви содержало бы одну-единственную переменную – погоду. У по-настоящему влюбленных людей холодный ливень и отсутствие зонта и куртки – самая большая проблема.
Но самая большая проблема в том, что любовь – это не математика, а химия. И уравнение не может уравнить двух таких критично разных людей из разных жизненных плоскостей, никак не пересекающихся в одной точке. А это, кстати, уже геометрия…
Утром Ли вышла из спальни в Пашиной рубашке. На столе стояли чашка кофе и гора остывших стейков. Лиза посмотрела на Пашу и сказала:
– Я думала, ты умный, а ты дурак.
И пошла за чемоданом. И влезла наверх, и рубашка так эротично задралась, пока она тащила чемодан. Но никто не помог и не остановил. Паша смотрел в окно и говорил: