Лучше. Книга-мотиватор для тех, кто ждал волшебного пинка от Вселенной

Это моя неидеальная семья. Неидеальные дети. И неидеальный муж. Это мы с ним, два неидеальных человека, придумали семью. Я вижу все недостатки моего мужа. Он невыносим, правда. Но мне кажется, кто-то сверху меня выписал моему мужу как лекарство. Успокоительное. Без меня он бы бросился во все тяжкие, а так – не бросился. Терпит. Вон чинит полку, которую сам и сломал.

И я хочу, чтобы в глубокой старости я крутила в памяти калейдоскоп именно этих воспоминаний. Родных лиц. Хохочущих, капризничающих, жующих яблоко.

– Память – это второе, что тебя покидает в старости.

– А первое?

– Не помню…

Это смешной анекдот. Но в свою память я пакую эти забавные мелочи, эти пельмени, эти капризы, этого жирафа, нырнувшего в лужу. Я упакую их по полочкам, я расфасую их по месяцам, а потом, когда затоскую или загрущу, достану любое из воспоминаний, чтобы поднести его к солнцу и полюбоваться на свету его долгоиграющим теплом.

У каждого свой ветер. Свое солнце. Свои крылья. И свой полет. И мой ни капельки не скучный, потому что любимый. И потому что я его выбрала сама…

Не считается

Просто ты человек, замечающий ошибки. Даже не так. Ты человек, замечающий только ошибки, как будто, кроме них, нет ничего. А если замечать только ошибки, то, кроме них, ничего и не будет.

Ты входишь, и я выпрямляю спину.

Нельзя сутулиться.

Нельзя быть в плохом настроении.

Нельзя обидеться и разозлиться.

Нельзя переспрашивать.

Нельзя говорить глупости.

Нельзя писать тебе сообщения с ошибками.

Ты долго выясняешь, почему я написала с ошибками, и тут же доказываешь, что мне совсем неважно написанное.

Я вздыхаю и соглашаюсь. Наверное, ты прав. Не бывает по-другому. Я боюсь твоего гнева и последующего отчуждения на много дней, я готова сразу сказать: «Ты прав» – и закончить этот спор.

Ты продолжаешь пытать вопросами. Мне кажется, ты делаешь это не ради ответов. Ты видишь, как мне тяжело отвечать. Я всегда отвечаю неправильно. То есть я делюсь своими мыслями, но в итоге это неправильно. Ты злишься и поясняешь мне, что я даже на вопрос нормально ответить не могу.

Ты приходишь – и мне становится сложно говорить, готовить, дышать. Мне начинает казаться, что я не могу вздохнуть, не хватает воздуха. Нам в семье его не хватает на двоих: ты выдышал весь кислород, а на мою долю не осталось.

Ты приходишь подчеркнуть мои неидеальности. Напомнить, в чем я немолодец, где я объективно плоха. Я думала, это и есть честность, прямолинейность, отсутствие лицемерия. Думала, такое надо ценить. Но невозможно ценить то, что причиняет боль.

Так хочется нырнуть макушкой под твою ладонь. Погладь меня, приласкай, скажи, что я красивая.

– Ты сама это пробовала? – брезгливо отталкиваешь тарелку с приготовленным мной ужином.

Я пробовала, старалась, изучала рецепт. Мне кажется, это вкусно.

– Извини, если не получилось. Я вроде по рецепту… Хочешь бутерброд?

Я делаю тебе бутерброд. Видимо, это мой кулинарный потолок. Мне кажется, я тебя раздражаю.

Я вхожу в инстаграм, выбираю и размещаю свою фотографию. Я на ней немного грустная, растрепанная, но мне на лицо падает свет от закатного солнца, и я улыбаюсь, чуть сощурившись. В этой фотографии много меня настоящей. Неидеальной, грустной, но способной впитывать и отражать солнечный свет.

– Что ты делаешь? – спрашиваешь ты, входя в комнату. Ложишься рядом.

– Вот, фото разместила вчерашнее. Смотри. Как тебе? – я показываю тебе фото.

– Тебе самой нравится? – спрашиваешь ты, а в голосе удивление. Я слышу, что между строк зашифрован другой вопрос: как такое фото может нравиться?

Я смотрю на фото. И правда, сморщенная страхолюдина, подсвеченная, чтобы лучше были видны морщины и то, что лохматая. Надо удалить, пока не опозорилась.

Я удаляю фото, пытаюсь вздохнуть. Пока никак. Могу только выдыхать.

Мне хочется рассказать тебе, как мы вчера на работе с ребятами придумали новый проект. Там так смешно получилось, такая чудная история, но надо начать издалека, рассказать вводные, там потом это важно, для развязки.

Я сажусь перед тобой, поджав ноги, и начинаю рассказывать. Задорно, весело, как девочка, сама снова и снова проживая эти моменты.

Ты слушаешь, смотришь на меня, не отводя глаз. Но в глазах – мучение.

– Очень долго, – морщишься ты. – К чему столько подробностей?

– Это важно для сути, – бормочу я в ответ, но мне становится очень стыдно, что я дрянной рассказчик: мысль моя растеклась, и я не могу рассказать нормально, интересно, лаконично.

– А долго до сути? Ты рассказываешь полчаса, а сути все нет.

Я рассказываю не больше трех минут. Просто я делаю это, видимо, очень скучно. Мужчины любят, когда все по делу. Подлежащее – сказуемое. А женщины любят словесные рюши, деепричастные обороты. Тут можно совпасть, только если человек приятен. Я обрываю свой рассказ на середине. Извини, что вообще начала. Там совсем неважно. Ерунда все это.

Ухожу на кухню убрать посуду после ужина. Я мою тарелки и думаю о другом мужчине. Его не существует, это не кто-то конкретный, но он в меня влюблен.