Читаем Лучше всех, или Завоевание Палестины. Часть 4. Второзаконие. Поэтическое прочтение полностью

Вас намного раньше приютил,


Пять веков поил водою с глиной,

Вам знаком до каждого прыща.

Годы пролетят, обиды схлынут

И врагов вам следует прощать,


Но не моавита с аммонитом

(Аммонит — народ, не аммонал).

Валаама наняли, бандиты,

Чтобы он Израиль проклинал.


Но Господь определил иное,

Сделал с точностью наоборот,

Выкорчевал племя вековое

И посеял избранный народ».


Здесь неточность или разночтенье,

А, возможно, разная рука

Правила тот текст, но без прочтенья

Досконального, наверняка.


То ещё Спиноза заприметил,

Высказал свои сомненья вслух

И почил всем непонятной смертью

Из общины выгнанный Барух.


Валаам себя повёл героем,

Отказался он Израиль клясть,

Но чуть позже сделался изгоем -

В Иудее изменилась власть


И пошли сектанты масореты

Править тексты, Богу пособить.

Валаам немедленно при этом

Был оболган, попран и убит.


От Моава род моавитяне

Свой ведут, его папаша Лот,

То же самое аммонитяне -

Родственный еврейскому народ.


Когда Бог наказывал Гоморру

И в Содоме всё пошло вверх дном,

Предка их зелёным коридором

Ангел вывел под своим крылом.


Но вернёмся к обществу Господню,

Что ещё придумал иудей?

Моисей здесь снова об исподнем:

«Всякое бывает у людей.


Если от случившегося ночью

В стане кто окажется нечист -

Выйдет пусть, своё бельё замочит

И дрожит от холода, как лист,


К вечеру своё обмоет тело

И по обновлению светил

При луне вернётся в стан свой смело,

Дескать, день моленью посвятил.


Место быть должно у вас вне стана,

Выходить до ветра вам туда

Лишь с курком взведённым у нагана

И с лопаткой, что не ерунда.


Ясно всем, зачем волыну взяли,

А с лопаткой — лучше штыковой,

С нею можно, милый мой Израиль,

Окопаться, не вступая в бой.


На природе будешь, сын, садиться,

За собой, что сделаешь, зарой.

Испражнение твоё не птица,

Чтобы скрыться за большой горой.


Стан, где Иегова поселился,

В святости держи по мере сил,

Дабы в мерзость Он не оступился,

От тебя, мой сын, не отступил».


(Представляю, в кожанках, по-скотски,

Взгромоздившись на один редут,

Луначарский, Крупская и Троцкий

О культуре прения ведут.


Друг на друга следуют нападки,

А дойдёт до апогея спор,

В ход пойдут сакральные лопатки…

Лучше шли б они на скотный двор).


Несогласный с мнением Спинозы,

Что левит писал текст не один,

Объяснит пусть мне метаморфозу -

Почему приличный гражданин,


Воровать добро не возжелавший,

Грешниц не желающий прощать,

Должен принимать рабов сбежавших,

А не господину возвращать?


«Появился раб в твоём поместье -

От кого сбежал, не выясняй!

Пусть живёт средь вас на новом месте,

Ты ж прими его, не притесняй».


(Хорошо, когда раб Египтянин,

Бог за милосердие простит.

А как быть, когда моавитянин,

А ещё страшнее — аммонит?


Думаю, что ренегат-безбожник,

Про раба вписавший здесь слова,

Джефферсону в Штатах много позже

Помогал писать Билль о Правах).


«Не должно блудниц быть из достойных

Дочерей Израиля. Их дом

Пусть не служит местом для притона…»

Хватит и без них девиц кругом


Центровых, дешёвых и не очень

Для братков и бритых сыновей.

(Олигарх девиц таких, как кочет,

Повезёт топтать на Куршавель).


«Перед Господом в его передней

Не к добру развратником прослыть.

Остолопом надо быть последним

За услуги плотские платить.


За духовное — другое дело

Жертвоприношенье принести…

В чистоте держащим своё тело

Бог и прегрешение простит».


(Ехали друзья, с одним случился

По дороге маленький роман,

Полюбил красавицу и смылся.

Благородно, даром задарма


Взял её в общественной уборной,

Предъявил билет ей на Бейрут,

Про оплату заявивши гордо,

Что гусары денег не берут.


Ай да молодец, ну весь в папашу,

Голубая в нём играет кровь.

Чтоб искоренить беспутства наши,

Больше надо ставить на любовь.


Про любовь к народу стонет Дума,

Общество Господне во плоти.

Кто-то в ней придумал очень умный

Про любовь, чтоб денег не платить).


Кстати, о деньгах небескорыстных.

«Иноземцу с мукой на лице

Серебра ты дать и не помысли,

Разве что слупи с него процент.


Под одним с тобой живёт брат небом.

Денег в рост ему ты не давай,

Серебром с ним поделись и хлебом,

Раздели последний каравай.


Землю, что захватите нахрапом,

В одиночку не переварить,

С братом, дав чиновнику на лапу,

По кадастрам будете делить.


Ближнего не обнеси ты долей,

Не плоди раздоры без числа.

Помни, сын, яичко золотое

Деду с бабкой курочка снесла.


Дед и бабка с внучкой веселились,

А других прогнали от крыльца,

С мышкою они не поделились

И остались вовсе без яйца.


Поделись последним и нелишним

С ближним, пока всё не потерял.

То тебе не взяточник-гаишник,

Сам Всевышний свыше приказал.


Обещал что Богу в услуженье

Выполнить, так выполни уже…»

(Добровольное то приношенье -

Золотые яйца Фаберже.


Не искусствовед я, что приятно,

Но фантазий избежать не смог,

Лишь представил золотые ятра,

Снова заломило между ног).

Глава 24. Помни Господа печать!

«В жены муж возьмёт девицу…»

(По любви, а может, нет -

Здесь про то не говорится,

А напрасно, в ней таится

Объяснение, ответ.


Ведь любовь подруги милой

Ввергнет мёртвого в озноб,

А попался к ней на вилы -

Не сорвёшься, до могилы

Впредь висеть тебе, как сноп).


«В жены муж возьмёт девицу,

Дорогих коснётся вил…»

(А связался с аферисткой

Иль попал на феминистку,

Что в психушку угодил).


«Не найдёт благоволенье

Перейти на страницу:

Похожие книги

Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия
«Может, я не доживу…»
«Может, я не доживу…»

Имя Геннадия Шпаликова, поэта, сценариста, неразрывно связано с «оттепелью», тем недолгим, но удивительно свежим дыханием свободы, которая так по-разному отозвалась в искусстве поколения шестидесятников. Стихи он писал всю жизнь, они входили в его сценарии, становились песнями. «Пароход белый-беленький» и песни из кинофильма «Я шагаю по Москве» распевала вся страна. В 1966 году Шпаликов по собственному сценарию снял фильм «Долгая счастливая жизнь», который получил Гран-при на Международном фестивале авторского кино в Бергамо, но в СССР остался незамеченным, как и многие его кинематографические работы. Ни долгой, ни счастливой жизни у Геннадия Шпаликова не получилось, но лучи «нежной безнадежности» и того удивительного ощущения счастья простых вещей по-прежнему светят нам в созданных им текстах.

Геннадий Федорович Шпаликов

Поэзия / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия