Лучшее

— Немного ее помню. Я не понимал ее. Летел, как мотылек на свет, а зря. Во вторую ночь поцарапала мне лицо, потому что я неправильно ее понял. Она верила в небесный мост. Он встречается во многих мифах. Но таких мостов не бывает. Что тут поделаешь?

— Она мертва! Пропади все пропадом! Зачем ты копаешься в камнях?

— Возможно, на них она еще не мертва, Роберт. Если на камнях что-то написано, я хочу прочесть это прежде, чем с ними что-то произойдет. Каменная шляпа, которая упала и разбилась, — она не могла существовать. Этот слой еще не сформировался. Я всегда хотел заглянуть в будущее, и, возможно, другого шанса у меня не будет.

— Идиот! Девушка мертва! Неужели это никого не трогает? Терренс, хватит орать о своей находке. Спускайся! Девушка погибла!

— Роберт и Говард, поднимайтесь ко мне! — упорствовал Терренс. — Бросьте свои осколки, они ничего не стоят. Здесь у меня нечто невероятное! Такого определенно еще никто не видел.

— Поднимайтесь, парни! — прокричала Эфил. — Находка и правда уникальная!

— Эфил, да вы оба сошли с ума? — Дерби вскарабкался наверх. — Девушка погибла. Ты ее помнишь? Не помнишь Магдалину?

— Не уверена. Ты про ту, что внизу? Ах да, она крутилась здесь последние два дня. Не стоило ей забираться так высоко. Жаль ее, конечно. Но ты только глянь, что мы нашли!

— Терренс, а ты помнишь Магдалину?

— Девушку внизу? Немного похожа на ту, что позапрошлой ночью поцарапала мне лицо. Если кто-нибудь пойдет в город, сообщите шерифу, что у нас труп. Роберт, ты когда-нибудь видел такую голову?! Мы уже докопались до плеч. И в земле может скрываться целая фигура. Невероятная находка!

— Терренс, ты окончательно спятил. Но Антероса-то ты помнишь?

— Конечно. Близнец Эроса. Символ неразделенной любви. Черт! Это имя идеально подходит статуе. Назовем каменного человека Антерос.

То и был Антерос — в базальте, но как живой. Искаженное мукой лицо, поникшие от горя плечи. Казалось, он беззвучно рыдает. Работа резчика зачаровывала накалом страстей — камень отражал всю боль безответной любви. Возможно, позже, когда статую освободят из земли и очистят от грязи, она уже не будет производить столь сильного впечатления. Но сейчас Антерос вырастал прямо из грунта, он был сама земля. К какому бы периоду ни относилась статуя, по силе воздействия ей не было равных.

— Терренс, я про живого Антероса. Помнишь нашего землекопа Антероса Манипенни?

— А да, помню. Сегодня он не явился на работу. Передайте ему, он уволен.

— Магдалина мертва! Она была одной из нас! Лучшей из нас! — кричал Роберт Дерби. Но Терренс и Эфил пропускали его крик мимо ушей — они увлеченно выкапывали статую.

А Говард Штайнлезер внизу лихорадочно перебирал темные осколки, словно боялся, что они исчезнут. Вглядываясь в слой, который еще не сформировался, он пытался прочесть будущее, скрытое туманом.

Послесловие Р. А. Лафферти

Тот, кто хочет узнать, откуда берется рассказ, мелодия или скульптура, обычно спрашивает: «Как вы это сделали?» и «Что для этого нужно?» Есть одна история про парня из Голландии, который учился на мясника, и однокашники в шутку старались всячески его запутать. Говорили ему, что сердце по-английски называется «печень», мочевой пузырь — «желудок», язык — «огузок», вырезка — это «шейка», грудинка — «лопатка», легкие — «голяшки», ну и так далее. Но голландский парень оказался сметливым, быстро их раскусил и выяснил правильные называния для всех частей туши. Почти для всех. Он блестяще сдал выпускной экзамен — и практическую часть, и теоретическую. «Как же тебе это удалось? — спросил преподаватель. — Ведь все было против тебя!» «Потому что у меня здесь кое-что есть, — ответил парень, постучав себя по лбу — А именно — почки».

Суть не в том, что думать следует не мозгами, а почками, но этот анекдотический пример здесь на самом деле кстати. Ты не можешь быть уверен, что смотришь на вещи под правильным углом, пока не взглянешь на них со всех возможных углов зрения. Как я написал «Продолжение на следующем камне»? Да вот так: снизу-вверх и слева направо. Вначале была простая, но, как мне казалось, свежая идея о времени. Затем я вывернул ее наизнанку (перенес происходящее в современность или как минимум сделал повторяющимся), перевернул системы ценностей вверх ногами, стараясь придать отталкивающим вещам поэтический флер («великодушие барсуков, безмятежность жаб»), а потом попытался уравнять нелюбовь с любовью (у самой плоской вещи на свете всегда две стороны, любовь же — многогранна). После этого я позволил персонажам действовать по-своему и выкинул из рассказа описание первоначально простую, но свежую идеи о времени. И на этом закончил. (Идея была своего рода катализатором; в принципе, ее можно было приписать в самом конце почти без изменений).