Лучшие романы

– Теперь работных домов нет, нет приютов и благотворительности – ничего, кроме этого Департамента. Его конторы повсюду. Синий – его цвет. И каждый мужчина, женщина или ребенок, голодный и усталый, лишенный дома, друзей и средств к существованию, должен или идти в Департамент Труда, или умереть. Но легкая смерть недоступна беднякам – эйтаназия им не по средствам. В Департаменте Труда для всех приходящих в любое время дня и ночи есть еда, кров и синяя форма. Форма – это первое условие приема. В уплату за один день приюта Департамент требует отработать один день, а затем возвращает пришедшему его собственную одежду и отпускает.

– Вот как?

– Наверное, это не кажется вам слишком ужасным? В ваше время люди от голода умирали на улицах. Это было ужасно. Но они умирали, оставаясь людьми. А эти, в синем… Есть поговорка: «Синяя холстина – раз и навсегда». Департамент торгует их рабочей силой и заботится о постоянном ее притоке. Люди приходят, голодные и беспомощные, сутки едят и спят, отрабатывают и снова уходят. Если они работали хорошо, получают пенни или около того – достаточно, чтобы пойти на какое-то зрелище, в дешевый танцевальный зал или кинематограф, или заплатить за обед, или побиться об заклад. Деньги кончаются, и они снова бродят по городу. Нищенствовать не позволяет полиция. К тому же никто не подает. На следующий день или через день они возвращаются в Департамент Труда, гонимые бедностью, как в первый раз. Наконец их собственное платье изнашивается, это грязное тряпье стыдно носить. Тогда приходится работать месяцами, чтобы купить новое. Если оно еще нужно. Множество детей рождается под опекой Департамента. Роженицы обязаны отработать месяц. Департамент обучает детей, заботится о них до четырнадцати лет, а они платят за это двумя годами службы. Можете быть уверены – эти дети воспитываются для синей холстины. Вот так действует Департамент Труда.

– Значит, в городе вовсе нет свободных бедняков?

– Нет. Они или в синей холстине, или в тюрьме. Мы ликвидировали бедность. Это начертано на чеках Департамента Труда.

– А если кто-нибудь откажется работать?

– Большинство соглашается. К тому же у Департамента большая власть. Могут перевести на тяжелую работу, лишить еды. Отпечаток большого пальца человека, однажды отказавшегося от работы, рассылается в конторы Департамента Труда по всему миру. Да и как бедняку уехать из города? Дорога до Парижа стоит два льва. А за неподчинение можно угодить в тюрьму, жуткую подземную тюрьму. Такое наказание у нас полагается за многие вещи.

– И треть населения носит этот синий холст?

– Больше трети. Эти труженики унижены, лишены удовольствий, надежды, а в ушах у них звенят рассказы о Городах Наслаждений – издевка над их постыдной жизнью, страданиями и тяготами. Они слишком бедны даже для эйтаназии, для ухода из жизни, доступного богатым. Отупевшие, искалеченные, бессчетные миллионы людей по всему миру не имеют ничего – только лишения и неудовлетворенные желания. Они рождаются, гнутся под ярмом и умирают. Вот к чему мы пришли теперь.

Грэм подавленно молчал.

– Но произошла революция, – сказал он. – Все это должно измениться. Острог…

– Мы надеемся. Весь мир надеется. Но Острог этого не сделает. Он политик. По его мнению, все так и должно быть. Он не против. Для него это – нечто, само собой разумеющееся. Как и для всех богачей, для тех, кто пользуется влиянием, для тех, кто преуспел в жизни. Они используют народ в своих интересах, им хорошо живется за счет его унижения. Но вы – ведь вы пришли из более счастливого века, и народ надеется на вас. На вас.

Он смотрел в ее лицо. Глаза девушки блестели от слез. Грэм почувствовал глубокое волнение. На мгновение он забыл об этом городе, о народе, об этих отдаленных, смутно звучащих голосах – забыл при виде такой близкой, такой одухотворенной красоты.

– Но что я должен делать? – спросил он, глядя ей в глаза.

– Править, – ответила она тихо. – Править миром так, как им никогда раньше не правили, для блага и счастья людей. Потому что вы можете править, должны править. Народ волнуется. Волнуется по всему миру. Ему нужно всего лишь слово – но ваше слово, – чтобы все объединились. Даже средние слои общества волнуются, они недовольны. От вас скрывают, что происходит. Люди не хотят надевать прежнее ярмо, они отказываются разоружаться. Острог разбудил нечто большее, чем намеревался, – разбудил надежды.

У него забилось сердце. Он старался выглядеть рассудительным, принимающим решение.

– Им не хватает только вождя, – сказала она.

– А потом?

– Вы сможете сделать все, что захотите, – весь мир ваш.

Грэм сидел, больше не гляця на девушку. Наконец заговорил:

– Старые мечты, я грезил об этом: свобода, счастье… Мечты, верно? Может ли один человек – один человек… – Голос его оборвался.

– Не один человек, а все люди. Дайте им только вождя, который выразит их чаяния.

Он покачал головой. Некоторое время оба молчали.

Вдруг он поднял голову, их глаза встретились.