Причем инверсия в первой строке придает особое звучание глаголу «любит», тем самым подчеркивая силу любви того, перед кем поэт готов преклониться. А соединяя несоединимое («смерть ему любезна»), автор, по сути, говорит об избранности подобных людей, о непохожести их на всех остальных.
Сила убежденности поэта в том, что он говорит, убежденности в своей правоте особенно ощутима в анафорически начинающихся строчках:
А многоточие в конце следующей строки («Его судьба давно ему ясна...») воспринимается явно неоднозначно.
Многие стихотворения Некрасова освещены христианской символикой, уподобляющей «народного заступника» святому подвижнику, отрекшемуся от «мирских наслаждений» и жертвующему собой во имя спасения человечества. Художественным средством, с помощью которого изображается герой-мученик, становится христианская символика, придающая герою черты мученика, аскета:
Образом распятого Христа завершается и стихотворение «Пророк», и здесь мы не можем не почувствовать едва сдерживаемую скорбь поэта. Причем это не только личные переживания автора, но и выражение чувств лучшей части современников, преклоняющихся перед человеком, считавшим, что «умереть возможно для других».
Содержание поэтической речи автора определяет приподнятость, возвышенность интонации. Этому способствует высокая лексика: «жертвуя собой», «нет помыслов мирских», «гибель», «судьба», «покамест не распяли», «но час придет». Думается, не случайно в качестве стихотворного размера Некрасов предпочитает ямб. А встречающиеся в каждой строке пропуски ударения придают поэтической речи характер серьезного раздумья.
Известно, что в свете возвышенного идеала революционера-борца собственный путь порой казался поэту исполненным ошибок и нравственных падений. Несмотря на то, что с Белинским, Добролюбовым, Чернышевским Некрасова связывала личная дружба, у него до конца жизни не затихало в душе чувство вины за то, что он не разделил их участи, не стал революционером в полном смысле этого слова. Вот и в рассмотренном стихотворении поэт возносит своего «пророка» к недосягаемым высотам, будучи уверен в том, что «Его послал бог Гнева и Печали // Рабами земли наполнить о Христе».
Итак, некрасовский пророк не понят окружающими, но он не старается уйти от людей, наоборот, свое предназначение он видит в служении добру и людям. В лице Чернышевского создается образ бескорыстно и самозабвенно любящего людей чистого и светлого человека, который не представляет для себя лучшей участи, чем умереть во имя народа. На мой взгляд, «Пророк» Некрасова отличается от «Пророков» Пушкина и Лермонтова большей реалистичностью. В нем практически отсутствует воспевание отвлеченные и лирические темы. Безусловно на такое построение стихотворения и образа его лирического героя повлияла социальная и гражданская позиция писателя.
Пушкинский характер знаменитой некрасовской «Элегии» отмечен давно. Есть большой смысл в обращении Некрасова к Пушкину. Конечно, Некрасов средствами стиля подчеркивает, что со времен Пушкина в «судьбах народных» не произошло существенных изменений к лучшему. Пушкин помогает ему поэтически ориентироваться и самоукрепляться.
Стихотворение «Элегия» явно полемично. В 1874 году в одной из своих публичных лекций о Некрасове либеральный профессор истолковал обращение Некрасова к декабристской тематике как выход на «новую дорогу», как отказ от изображения народа. Якобы, поэт стал как-то повторяться. Именно эти слова и послужили первотолчком к созданию «Элегии», которая начинается полемикой с ними:
Большая часть критиков в то время рассматривала Некрасова только как поэта «нравоописательного направления» и потому решительно противопоставляла его Пушкину. Вопреки этому Некрасов и выводит в «Элегии» свою родословную из Пушкина, не декларируя ее, а подтверждая всем строем своих «пушкинских» стихов, вызывая многочисленные ассоциации, связанные именно с пушкинской поэзией. В «Элегии» Некрасов уходит от быта, от непосредственного описания «страданий народа», чтобы с большей силой подтвердить правоту поэзии, посвятившей себя народу. Он ищет высоких поэтических санкций для такой поэзии и находит их — у Пушкина.
Архаический стиль, александрийский стих, то есть освященная давностью времен форма оказывалась точно соответствующей «старой теме», вечному вопросу о «страданиях народа».