Лучший друг

«Что прячется за этой стенкой? Травма? Вряд ли… Поведение у парня довольно естественное… Хотя, если расщепление личности… Да нет, вряд ли… В своей жизни ориентируется хорошо, целостно, белых пятен нет. При расщеплении обычно нащупываются слепые зоны, резкие перемены в поведении. Хотя при определённых способностях… Но опять же, в рассуждениях своих довольно постоянен; стиль, риторика — одинаковые… Что тогда остаётся? Ни-че-го. Синдром Евсеева. Ха, неплохо-неплохо», — иронизировал он над самим собой. Всю жизнь он пытался найти новый синдром, чтобы присвоить ему свою фамилию, но как-то не случилось.

«С женщинами там точно что-то не то, но это не гомосексуализм… а как будто… м-м-м… как будто он недоразвитый немного в этом плане. Даже, кажется, сам говорил, что ему «надо дорасти». Неуверенность… Ну, это понятно: когда мать жестокая и равнодушная, так обычно и бывает. Чуть постарше станет, точно такую же найдёт, как мать, но… но? Вот это «так обычно» к нему почему-то совсем не вяжется.

Одинокий. Вежливый. Друзей мало. Кроме этих… никто не навещает. Кто они ему? Там какая-то странная история, не похожая на правду. Он их сыну вроде как помог. Избегание? Замещение? Не может принять? Вынужден «отдалять» родственников до просто родителей друга… Что там? Сексуальное насилие со стороны родителя, с чьей стороны эти родственники? Хм… не похож он на жертву совсем. Заторможённый. Напористый. Приставучий, но в то же время деликатный. Надоедливый, но тактичный».

— А чем заниматься планируете, как выпишитесь?

Они прогуливались по длинному коридору с большими окнами. Аркадий Геннадьевич был в шёлковом узорчатом халате, надетом на пижамный костюм. Он степенно вышагивал, заложив руки за спину, и разгадывал Андрея, шедшего рядом с ним, словно ассистент.

— Не знаю пока. Я ведь ещё не доучился, а потом болел долго. Мне вообще сейчас непривычно, что могу вставать по утрам. Непривычно, что вернулось чувство голода, раньше есть вообще не хотелось. А сейчас после операции, все по-другому. Так что — я даже не знаю.

— Ну, а хоть какие-нибудь планы? — размеренно шаркал домашними туфлями психиатр.

— Никаких. Я ведь думал, что умру. Даже не думал, а просто лежал и ждал смерти, — совершенно будничным и спокойным тоном сказал Андрей.

— Страшно было? — поторопился узнать Аркадий Геннадьевич.

— Нет, — его ответ прозвучал буднично.

— Как так? — он удивлённо посмотрел на него.

— Ну… грустно было, одиноко, — начал перечислять Андрей, — сожаление было, ну, что не пожил, что некому жалеть обо мне. Когда не станет. Думал, что хозяйка просто вызовет скорую, чтобы меня увезли, а вещи выкинет, и всё. Больше следов моих не будет на земле…

— Сильно грустили?

— Нет. Грусть и сожаление были, но не сильные.

— Хм… ясно-ясно, — закивал головой Аркадий Геннадьевич, хотя ему мало что было ясно, но по-прежнему интересно.

* * *

С каждым днём в её любимом парке становилось всё холоднее и холоднее. Он окрасился в черно-белые цвета и выглядел теперь каким-то плоским и сухим. Как будто потерял объем, но её здесь всё равно было хорошо. Улицы, по которой бежали мрачные люди, остановки, обклеенные облупленной рекламой, грязные тротуары и маршрутки — весь этот шум как будто здесь отключался.

— Так жалко уточек.

Она стояла, опершись на дерево боком, и тоскливо смотрела на пруд, по которому сновали туда-сюда, застигнутые врасплох холодом толстые утки. Выражение их мордочек было удивлённым и беспомощным, казалось, они вот-вот начнут выходить из воды и робко спрашивать у людей, когда снова будет тепло.

Она посмотрела на Андрея. Он с интересом следил за птицами, казалось, что видит их в первый раз.

«Как ребёнок. Стеснительный. Добрый. Всё ему интересно. Честный», — подумала она.

В последний месяц они часто гуляли. С кем-либо, кроме него, общаться ей было тяжело.

Из-за всего этого она стала другим человеком — словно протрезвела, но при помощи депрессии. Тяжёлым безразличием было пропитано всё и все вокруг. Всё что говорили, обсуждали, то, как пытались поддержать её, — от всего этого было мерзко. Иногда — даже невыносимо. Это как общаться с толпой очень пьяных людей: все кажущиеся им очевидными и нормальными вещи и поступки вызывают сначала скуку, а потом и раздражение.

А с ним… Он настолько другой, что всё это не беспокоит. Андрей и во время учёбы казался ей не только странным, но ещё и не очень приятным… Что-то в нём было отталкивающее, а теперь именно из-за этого ей казалось, что он её понимает и чувствует лучше других. Эта его пришибленность, юродивость какая-то… сейчас их объединяла. Успокаивала. Убаюкивала.

Раньше даже оставаться с ним наедине было не очень комфортно, хоть она и не подала бы виду, что он ей неприятен. И вот теперь она гуляет в парке вместе с ним.

— Его… — она запнулась, — его родители позвали поужинать, увидеться.

— Как они? — живо поинтересовался он.

— Хорошо. Нормально. Вроде получше уже. Мама говорит, что тоже перестала из дома выходить. Раньше просто лежала целыми днями, отвернувшись к стене.

— Как ты, — спокойно прокомментировал он.