Лучший друг

Сейчас ему казалось, что взгляд этого полоумного урода тянется вечность. К адским мукам он уже привык, но к его взгляду — никак не удавалось. От него непроизвольно хотелось кричать. Он словно мерзкий паук пробирался в твою голову и начинал опутывать мысли и чувства. Он ещё тогда это почувствовал, в университете.

«В университете…» Прошлая жизнь ощущалась волшебным сном другого человека, попавшего в это тело по ошибке. Здесь это воспоминание о прошлой жизни было как красивая птица, залетевшая в убогую нищую лачугу несчастливых людей и сразу же покинувшая её, едва только почувствовала этот запах холодного пыльного безнадёжного одиночества. И из-за того, что в этой халупе с её мутными окнами, стопками пыльных книг, скучными и ненужными вещами мелькнуло на мгновение что-то яркое и живое, всё стало ещё более мерзким.

«Нет, нет, нет, не надо, не надо, не надо…» — он попытался отогнать эти мысли о прошлом. Он научился это делать, потому что так немного легче. Он научился выжигать свою память. Словно рвать нейронные связи. Потому что иначе было невыносимо. Просто лежать и повторять заклинание о том, чтобы на него обвалился потолок и убил его… Другой надежды не было.

«В этом мире, куда он меня утащил, в этом его аду больше нет ни на что надежды. Единственное, на что я надеюсь, что потолок всё-таки обвалится».

Иногда, очень редко, глубокой ночью, ощущались как будто небольшие подземные толчки, и из-за этого с потолка сыпалась земля. Совсем немного, но этого хватило, чтобы он стал надеяться на то, что потолок обвалится и раздавит его. Раздавит этот кусок мяса, этот обрубок, в котором давно не было смысла.

Несмотря на все усилия, память все равно мучила его каждый день, доставая из альбома воспоминаний что-то очень знакомое и мучительное. Запах её волос; как они всей семьёй смотрели фильм «Реальная любовь» под Новый год, как… Он опять замотал головой, чтобы прервать этот ряд образов, вызывающих невыносимую боль.

«Нет, нет, не надо, не надо…» — он зажмурился и замотал головой.

«Не надо… вот, вот так… Вот так, не надо, пожалуйста, не надо».

Он успокоился. Внутри осталась тяжёлая пустота, заполнявшая каждый уголок угасающего разума.

* * *

Аркадий Геннадьевич, сидя перед подоконником, глядел в больничное окно, по бокам которого висели уютные бежевые шторы. На тумбочке горел тёплым светом торшер, в такой тёмный дождливый день создававший особенно интимный уют.

Важная мысль витала где-то рядом, и двигаться не хотелось, чтобы не спугнуть её. Он размышлял, как всегда периодически отвлекаясь на воспоминания, книги, примеры из практики. Представлял себе коллег и учителей, «заставляя» их анализировать поведение Андрея, но они все только умничали и говорили сложные слова, за которыми ничего не было.

«Андрей, Андрей, Андрюша. Андрюша… Чем же он так меня зацепил? Странный, конечно, ну и что? Слишком нетипичные черты? Ну и что. Может быть, я что-то своё чувствую? Родное? Такое бывает, когда у клиента похожие проблемы, — начинаешь сопереживать, тогда эмоционально вовлечённым становишься. И всё, объективности уже не будет. Начнёшь его просто гонять по своим сценариям, а не помогать ему…

Или с ним всё в порядке, а это у меня тут вакуум сильный образовался… Читать и работать, сказали, нельзя, да я и сам не против отдохнуть. Вот и втянуло в этот вакуум… Ладно-ладно, это всё неважно. Исследователь — исследует. Может, докручу, и что-то толковое выйдет из этого.

Так, ладно, что именно в нём необычного? Что смущает сильнее всего, надо как-то сформулировать. Ну… Всё это кажется каким-то ненастоящим. Да, это правильно. Но стоит признать, что за этой слащаво-добродушной маской что-то кроется… Реакции у него чуть замедленные. Точно не аутизм. Там реакция видна сразу профессионалу, то есть она полностью естественная, искренняя, но очень медленная, этот же как будто всё заранее взвешивает, но пока делает это… ммм… использует такие движения, как это сказать, заполнители пауз, да! Маскировочные заполнители пауз. Это хорошо. И пока есть пауза, быстро продумывает ход действий. Как… Тореадор? Ммм… похоже, но нет. Декоратор? Пусть будет так».

Аркадий Геннадьевич обернулся и, потянувшись к тумбочке, взял с неё толстый блокнот с прикреплённой к кожаной обложке ручкой. Приподняв верхнюю половину блокнота верёвочной закладкой, записал:

«Маскировочная пауза. Временная декорация», — затем сжав губы, дописал: «А, может, другой вообще нет?»

«Хммм… что там у нас? У нас обычно…»

В дверь кто-то постучался.

— Да, — он кинул блокнот обратно на тумбочку.

Андрей приоткрыл дверь.

— Здравствуйте, Аркадий Геннадьевич, Вы пойдёте ужинать? Не хотел Вас в обед беспокоить, подумал, может быть, спите… — стыдливо улыбаясь, начал оправдываться он.

— Ничего-ничего, идёмте! — ответил он, бодро вставая.

* * *

Было начало декабря, и на улице стоял мороз. В такой холод снег идёт редко, а если идёт, то очень мелкий, редкий и искрящийся, будто с неба сыплются маленькие сверкающие звёздочки.