Не будем торопиться, сначала рассмотрим мыслительный эксперимент, который Толстой обращает к своим критикам. Он представляет себя свидетелем страшной сцены: насильник удерживает жертву, уже занес нож, чтобы заколоть, у Толстого под рукой пистолет… но он не спускает курок. Ведь «совесть же человека может требовать от него жертвы своей, но никакой не чужой жизни»[98]
. Выше Владимир Соловьев пытался убедить нас, что из этики ненасилия вытекает бездействие в чрезвычайной ситуации, ведь нельзя обращать насилие против насильника. В цитате Толстого кроется другой ответ: защитить жертву можно, например, закрыв ее собой. Непонятно, поможет ли это спасти ее, или сделает из одной жертвы две. Толстой также прямым текстом пишет, что в предложенной ситуации нельзя действовать радикально: среди нас провидцев нет, никто не может гарантировать, что насильник реализует угрозу. Выстрелив, ничего изменить уже будет нельзя.В этике ненасилия есть что-то от блаженности – может быть, но не от пассивности. Вы точно знаете, как минимум, одного практика ненасилия в истории – Махатму Ганди. Индийский политик состоял в переписке с Толстым и неоднократно восхищенно о нем отзывался. Лев Николаевич читал журнал Indian Opinion, основанный Ганди. Их идеи совпадали в главном – мораль запрещает применение насилия.
В 1939 году после оккупации Чехословакии Германией Махатма Ганди пишет письмо Адольфу Гитлеру:
Письма Ганди к Гитлеру – скандальный шаг в истории этики ненасилия. Многие воспринимают эти письма как проявление наивности, однако, отметим, что это последовательное приложение принципов этики ненасилия к разрешению конфликтов. Запрет на насилие универсален, охватывает все сферы, и политику нельзя из него исключить. Бороться, с этой точки зрения, означает не сражаться на поле боя, бороться – равно переубеждать и делать из своих противников сторонников. С этой целью Толстой публикует тысячи и тысячи страниц публицистики, с той же целью Ганди не гнушается подобными письмами.
Другой, который мне противостоит, всегда потенциальная угроза для меня. Я могу попытаться переубедить его только в том случае, если есть что-то, что нас объединяет. Это должно быть что-то очень весомое, для того, чтобы Другой в последний момент не изменил свое решение; устойчивое и дающее основание личности, – совпадающие ценности. И Толстой, и Ганди считают, что можно привести людей с непохожими жизненными целями к некоторым общим ценностям.
Фундамент универсальной этики – не страсти и эмоции, такие как симпатии к конкретным людям или политическим партиям. Симпатии могут подтолкнуть к моральному поступку: например, легко и приятно заботиться о больном друге. Те же симпатии могут вызывать неконтролируемый гнев. Страсти, симпатии и антипатии могут вести к насилию. Настоящая мораль, долг ненасильственного действия, должны быть основаны на разуме.
Общая ценность, к осознанию которой пытается привести этика ненасилия – человек, понимаемый не как конкретный индивид, а как собирательный образ человека в его человеческом качестве – то есть разумного существа, и в этом отличающегося от животного. Насилие – осквернение человечества, потому что любой насильственный акт попирает в лице жертвы все человечество в целом. То же самое писал Кант про несоблюдение норм морали.