Я слабо кивнула.
– А теперь самое важное. – Илья переключился на свой строгий, «рабочий» голос, каким он обычно говорил с коллегами. – Ты будешь видеть галлюцинации. Ты уже их видела и слышала. Я постараюсь всегда быть рядом, но всё же если вдруг окажешься одна, то немедленно садись или ложись, чтобы не упасть и ничего не разбить.
– Хорошо.
– Насчёт снов. Опасность этой эпидемии в том, что сны чересчур реалистичны, и человек даже не знает, что ему вообще надо просыпаться. И они повторяются. У тебя вот мир погряз в коронавирусе…
– Да! Как будто попадаешь в какую-то альтернативную вселенную, – оживилась я.
– Точно.
– Но всё было так реально. Наша поездка, коронавирус, даже прошлогодняя авария – мы с Катей её немного обсудили. Кстати, ты не знаешь, как она?
Илья нахмурился и как будто даже отдалился.
– Тоже засыпает. Не волнуйся, за ней есть, кому присмотреть.
– Всё нормально? Ты аж в лице поменялся.
– Что? – он задумчиво дотронулся двумя пальцами до своей щеки. – Извини. Немного волнуюсь. Не перебивай меня сейчас, хорошо? Как я сказал, тот сон, в который тебя переносит, слишком сильно похож на правду. Он будет затягивать и не давать проснуться. Запомни, что его отличает. Эпидемия ковида, наша сорвавшаяся поездка… Достаточно заметные баги в системе. Это триггеры, на которые тебе нужно натаскать свой мозг, чтобы если приступ повторится, ты могла понимать, что спишь, и выныривать оттуда. Я тебе помогу.
– Спасибо, – беспомощно отозвалась я.
– Будь очень внимательна. На более глубоких уровнях система поправляет баги и делает нереальность более правдоподобной.
– Это значит…
– Это значит, не верь ничему. Только мне, – он встал со своего стула, подошёл ко мне и нежно обнял за плечи. – И ничего не бойся. Мы справимся.
– Никогда бы не подумала, что такое возможно, – только и сказала я, обнимая его талию в ответ и прижимаясь щекой к животу.
– Я тоже.
– И это не лечится, да? – в горле застрял ком от этих слов.
Вместо ответа Илья поцеловал меня в макушку и ещё крепче прижал к себе.
– Мы обязательно что-нибудь придумаем. Всё будет хорошо.
IV.
Возвращение давалось тяжелее, чем я себе представляла. Как будто я не выпала из реальности, а вливалась в неё заново, и дело было не только в непрекращающейся тревожности. Каждая минута бодрствования давалась мне с каким-то странным усилием. Подобное чувствуешь, когда сидишь за работой всю ночь и часам к пяти утра начинаешь «плавать». Моя жизнь стала напоминать попытки вытаскивать себя за шкирку обратно в явь.
Мир раздвоился. Его онлайн-часть тонула в панике, сообщениях об обвале экономики и теориях вокруг того, откуда взялось такое специфическое расстройство и кто его на нас наслал. Офлайн-часть молчала, поэтому в ней было гораздо приятнее находиться. Мы каждый день выбирались на прогулку и бродили по пустым улицам и скверам, заглядывали в торговые центры, чтобы перекусить. Одним из правил нового мира стало «не оставаться в одиночестве». Учитывая, что болезнь проявлялась бессимптомно и внезапно, звучало разумно. Пару раз я видела своими глазами, как человек отключался посреди улицы, подобно глубоко разряженному телефону. Дороги практически опустели, а новости пестрили информацией о разработке беспилотных такси и переходе торговых точек и общепита в автоматический режим. Тротуары в срочном порядке обустраивались длинными рядами мягких скамеек, на которых можно было нет да нет увидеть кого-то спящего. Не таким я представляла 2020 год, совсем не таким…
Через пару дней после разговора мы отправились в поликлинику, потому что Илья настоял на том, чтобы я ещё раз сдала анализы. Хоть в больнице, где я восстанавливалась после аварии в арке, меня и обследовали вдоль и поперёк (в том числе на предмет синдрома), он решил, что второе мнение не помешает. Я не возражала. После его рассказа что-то внутри, некогда отвечавшее за энтузиазм и любопытство, погасло. Врач-терапевт, которого мы посетили в первую очередь, сказал, что это норма, чуть ли не симптом номер один. Ну ладно. Ему виднее.