Луис Мариано, или Глоток свободы

Лола уже в который раз надела свое черное платье из фая. Очень простое, с круглым вырезом, без рукавов и со множеством мелких, обтянутых тканью пуговичек на спине, сверху донизу, как на сутане кюре.

— Ты не очень-то разорилась ради свадьбы нашего дорогого Юбера, — констатировала я.

Лола с улыбкой обернулась ко мне:

— Как сказать…

— А что?

— Угадай, сколько стоит моя шляпа?

— Двести?

Она презрительно пожала плечами.

— Ну а сколько?

— Даже сказать не смею, — хихикнула она. — Ты в обморок упадешь.

— Перестань дергаться, идиотка, а то мне твои пуговки не поймать…

В этом году в моду вошли «балетки». Лолины были из мягкой кожи, со шнуровкой, мои — усеяны золочеными цехинами.

Симон хлопнул в ладоши:

— А ну-ка по машинам, Bluebell Girls![32]

Цепляясь за руку сестры, чтобы не споткнуться, я пробормотала:

— Предупреждаю: если эта поганка спросит, зачем я оделась как на маскарад, я заставлю ее съесть твою шляпу.

Карине так и не представился случай высказаться, потому что перед тем, как сесть в машину, я несколько изменила свой костюм. Юбка оказалась чересчур узкой, и мне пришлось снять ее, чтобы она не треснула.

В результате я плюхнулась на сиденье из дорогого альпага-с-вискозой в одних стрингах и застыла в торжественной позе.

Мы с Лолой навели красоту с помощью моей пудреницы, тогда как наша эхинококковая королева изучала себя в зеркальце на лобовом стекле, проверяя, как на ней сидят клипсы.

Симон умоляюще попросил нас не душиться всем вместе одновременно.

Мы прибыли в нашу глухомань почти вовремя. Я натянула юбку, укрывшись за машиной, и мы отправились на церковную площадь под изумленными взглядами туземцев, выглядывающих из окон.

Прелестная молодая женщина в серо-розовом наряде, болтавшая с дядей Жоржем, оказалась нашей мамой. Мы бросились ей на шею, стараясь, однако, избежать следов от ее поцелуев.

Мама, как опытный дипломат, первым делом расцеловалась со своей невесткой, похвалила ее платье и лишь потом со смехом обернулась к нам:

— Гаранс, ты просто ослепительна! Тебе бы еще для полноты картины красный кружочек на лбу!

— Этого только не хватало! — бросила Карина, прежде чем наброситься с поцелуями на бедного дряхлого дядюшку. — Мы же все-таки не на маскараде…

Лола сделала вид, будто хочет отдать мне свою шляпу, и мы обе зашлись в хохоте.

Наша мама взглянула на Симона:

— Неужели они так безобразничали всю дорогу?

— Еще хуже! — серьезно подтвердил он.

И добавил:

— А Венсан где? Разве он не с тобой?

— Нет. Он работает.

— Работает… где?

— Да все там же — в своем замке, конечно. Наш старший брат вдруг как-то осел, став ниже сантиметров на десять.

— Ну вот… а я-то думал… Он же обещал приехать…

— Я долго его уговаривала, но он отказался наотрез. Ты ведь знаешь, он — и свадебные торжества…

Симон был просто убит.

— А я-то ему подарок привез! Виниловый диск… редчайший! Мне так хотелось с ним пообщаться… Я же с самого Рождества его не видел. Да-а-а, вот так номер… Ладно, пойду-ка я выпью с горя…

Лола состроила гримасу:

— Калламба! Сто-то наса дологая Симонетта совсем ласклеилась…

— Ты меня удивляешь! — возразила я голосом нашей мадам Брюзги, следя, как та обцеловывает наших престарелых тетушек. — Ты меня удивляешь!

— Как бы то ни было, девочки, вы обе великолепны! Надеюсь, вы сможете развеселить Симона. Заставьте его потанцевать сегодня вечером, хорошо?

И она удалилась — хлопотать и встречать гостей…

Мы провожали взглядом эту миниатюрную моложавую женщину. Какая грация, какие манеры, элегантность, стиль, шик… высший класс!

Настоящая парижанка.

Лола помрачнела. Две очаровательные маленькие девочки с веселым смехом бежали за свадебным шествием.

— Вот что, — сказала она, — пойду-ка я разыщу Симона…

И я осталась одна, как идиотка, торчать посреди площади, в своем сари с уныло обвисшим подолом.

Но ненадолго, как вы сами понимаете, ибо наша кузина Сикстина поспешила ко мне, кудахтая:

— О, Гаранс! Харе Кришна! Ты на маскарад собралась или как?

Я выдавила из себя улыбочку, стараясь удержаться от комментариев по поводу ее плохо обесцвеченных усиков и костюма цвета незрелых яблок от какой-нибудь безансонской Christine Laure.

Не успела она отойти, как в меня вцепилась тетушка Женевьева:

— Боже мой, кто это — неужели моя милая… э-э-э… Клемане?! Господи, что за железная штуковина у тебя в пупке? Надеюсь, тебе не больно ее носить?

«Ну хватит с меня, — подумала я, — лучше пойду в кафе к Симону и Лоле…»

Они расположились на террасе. С пол-литровыми кружками пива под рукой. Вытянув ноги и подставив лица солнышку.

Я плюхнулась в пластмассовое кресло рядом с ними и заказала себе то же самое.

Мы сидели умиротворенные, довольные жизнью, с пивной пеной на губах и глазели на добрых людей вокруг, которые сплетничали о добрых людях возле церкви. Ну настоящий театр!

— Эй, кто это там, уж не новая ли женушка рогоносца Оливье?

— Которая, маленькая брюнетка?

— Да нет, вон та блондинка, рядом с этими Ларошфу-ты-ну-ты…

— Господи спаси! Да она еще страшнее прежней! А ты глянь на ее сумку…

— Gucci, да не тот.

— Верно. Даже в Вентимилье[33] такими не торгуют. Липовый Goutch’, китайская дешевка…