Нина Ивановна, повариха, не подвела в своих предсказаниях: пришел новый день и принес народу зарплатную ведомость.
Все расписались — и Лук расписался, все получили денежки — и Лук получил!
Одновременно, в один день, обретенные авансы и зарплаты сделали членов экспедиции веселыми, требовательными и бесстрашными:
— Владимир Иванович, отец родной! Вели своим нукерам везти нас, грешных, на самаркандский базар! Душа горит, как хочется по рядам походить, прицениться да поторговаться!
Самохина уже нет с ними, дальше поехал, так что Козырев способен легко вытерпеть эти мелкобуржуазные отрыжки общественного самосознания.
— Ах, душа горит, скажите на милость!?.. А может, еще что? С водкой увижу кого — шкуру спущу! Техников и шоферов и касается в первую очередь! Ладно, что с вами поделаешь, похоже, мещанство и вещизм пустили во всех вас глубокие корни, дорогие товарищи геологи!.. Включая некоторых членов партии! Завтра к вечеру поедем в Самарканд — если, конечно, до этого момента в полном объеме выполним поставленные перед нами задачи… А послезавтра, буквально на часок… На базар!
— На два часика, Владимир Иванович!
— Ну, там видно будет…
— Ур-р-раааа!
— Ну, что, Лук! Видишь три арки? За ними базар! Слышишь галдеж? Сиабский базар, называется! Какая там толпища, ни конца, ни краю!
— Сомкнись с толпой — и ты уже лавина!
— Что? А, ну, да. Этот базар еще старше египетских пирамид! Не забудь меня сменить через полчаса… или минут через сорок.
— Толпа, толпа! Ты лужа из народа!
— Ась, не понял?
— Накапало толпы!
— Лук, говори громче, не слышно ничего!
— Хоп, Олег Николаевич, сменю без опозданий.
Первый караулить у машины вызвался старший техник Виноградов. Обычно снятый до половины брезентовый полог у грузовика, на этот раз жестко закреплен, так, чтобы даже лилипут с недобрыми намерениями не смог бы неожиданно запрыгнуть в недра его! Сам "караульный" просто ходит вокруг грузовика, или в кабине сидит. Вид у него внушительный, лицо зверское. Этого вполне достаточно, чтобы защитить имущество геологов от случайного, сиречь, неподготовленного грабежа или воровства. Да и милиция поблизости, ее довольно много.
— Э, Николаич! Ты молот на плечо закинь — сразу все домушники-момушники со страху обделаются, только тебя увидят!
Олег Николаевич оскалился в ответ железными зубами, покивал с улыбкой, но за молотом не полез.
Лук не удержался и поправил Искандера, заспорил с ним насчет домушников.
— Искандер, опомнись, дорогой! Какие, н-на фиг домушники! Тут если какой дурак и полезет за мешочками от проб, он даже на скокаря не потянет! Гоп-кусочник, в лучшем случае.
Минут десять они с Искандером ходили вместе, но Луку быстро надоело давиться-кучковаться в потной толпе, и они разошлись бродить по павильонам самостоятельно, куда глаза глядят, в рамках отведенного времени: у Искандера час-полтора, у Лука поменьше.
Лук оглядывается в поисках хоть какой-нибудь возвышенности — пригорка, приступочки, помоста, дабы приподняться над бескрайней толпой и обозреть масштаб!.. Ни фига, даже лобного места нигде не видать. Но базар впечатляет! Любой из павильонов размером с футбольное поле, уставленное прилавками. Крыши есть — стен нету, иначе все вообще бы задохнулись. Ого, там даже кузницы стоят, с горнами, с наковальнями, все как положено! И сколько их! Реальные кузнецы в фартуках, звенят молотами по наковальням! А там кувшины из глины тачают, гончары! А еще дальше портные — на "зингерах" (древние швейные машинки с педальным приводом — прим. авт) клоузы (одежды — прим. авт) строчат! Ряды за рядами, и всюду свое! Фрукты, овощи, мясо! Глаза разбегаются от этого безумного изобилия! А крику-то! Ковры туркменские, в Ленинграде бешеный дефицит — вот они, покупай не хочу, любые размеры, в любых количествах!.. Но цены! Какой дурак будет платить за это многие сотни рублей!? — А вон! Даже тысяча с лишним! — за какой-то там пылесборник!? Психи, честное слово! Когда у Лука появится собственная квартира, в ней не будет ни ковров, ни паласов, ни стенок румынских, ни прочей мещанской дребедени! Вот чем угодно поклясться — не будет! Его удел — мыслить, постигать. Портьеры, комоды, трельяжи… Да ни за что! Он вернется и будет вновь учиться, уже без дураков, с полной выкладкой. И опять из павильона в павильон… Ого-го… Тут целый город, со своими улицами и миазмами. И такое ощущение, что сам этот базар воет, или поет без слов, как единый живой организм. Этот вой идет откуда-то сверху, но точно, что не с неба и не из репродукторов.
Лук возмущенно сплевывает, едва не въехав ногой в кучку ослиного навоза, но, верный привычке задирать и спорить собеседников — а сейчас он сам себе собеседник! — спрашивает самого себя:
— Ну, хорошо, они все мещане, а ты холодный философ Диоген. А что же тогда квартира? Зачем тебе именно квартира? Не лучше ли всю жизнь прожить по-спартански: в коммуналке, а то и в общаге, или, паче чаяния, в казарме??? Это еще проще, чем в бочке?