Лук мгновенно поверил в этот рассказ, и сам ни разу не попытался потом испытать на местных стариках действенность такого жеста. Много десятилетий спустя он, все же, проверил информацию насчет Туркестана, Буденного и его Первой конной — нет! Не было Семена Михайловича там ни раньше, ни позже обозначенных Козюренком событий. Михаил Васильевич Фрунзе — вот он был, подавлял, и также запечатлен с усами на всех сохранившихся фотографиях. Вполне вероятно, что простое население, откуда выделялись те самые басмачи, поначалу ненавидело именно Фрунзе, но с годами, когда память о Фрунзе подзабылась, а слава первых маршалов Буденного и Ворошилова, благодаря официальной пропаганде, широко, на весь Советский Союз, разрослась, те расстрельные репрессии стали ассоциироваться именно с Буденным. То есть, и аксакалы зря на Буденного злились, и Петренко с Козюренком насчет него ошибались, но — сама по себе история вполне правдоподобна.
— Все, дальше двинулись, нам еще много надо успеть! У нас всего три дня.
Может быть, таблетка аспирина помогла, или это молодой организм сумел справиться с алкогольным отравлением достаточно быстро, но после получасового привала и двух небольших глотков воды Лук приободрился, цвета, звуки и запахи этого мира стали доходить до него гораздо более внятно. К вечеру, к самому концу долгой вылазки первого дня, он уже совсем оправился и даже почувствовал голод. На стоянке все чисто: за время их отсутствия — ни команчей, ни койотов, ни даже беглых каторжников. Козюренок, по своей укоренившейся привычке Гарпагона, тотчас проверил запасы воды и провизии. Все присутствует в должном количестве. Можно отдыхать и ужинать.
Толик высадил их в излюбленной для Козюренка близости к заброшенной кошаре. От овец там и запаха уже не осталось, но Козюренок тверд в однажды обретенных предпочтениях: кошара — это надежно. Где кошара — там нет места всяким ядовитым тварям… во всяком случае, вероятность их появления снижена в разы, что немаловажно.
— Эх, нам бы еще ручеек, или колодец какой…
— Так у нас полно воды, Лев Алексеевич!? Два бидона почти по горлышко оба! Восемьдесят литров за три дня нам не выпить и на лицо не выплескать!
Козюренок в ответ только многозначительно качал головой: мало ли что… Запас должен быть.
Запас, запас… А сам, небось, за Луком каждый лишний глоток считает! И выплеск во время умывания! Перестраховщик хренов!
Умывались они отдельно: каждому на процедуру ковш воды, утром один и вечером один. Без рукомойника это делать неудобно, а лить друг другу на руки и на шею — оба молча не захотели, своими силами обошлись. И набирать в рот воды, по местному обычаю, чтобы оттуда выливать на обе руки вместо рукомойника — тоже оба почему-то не пожелали.
Костерчик они развели маленький, только чтобы чай вскипятить да консервы подогреть, предварительно смешав их в глубокой сковородке: две банки чистой говяжьей тушенки плюс две банки гречневой "армейский паек", тоже, кстати, содержащей скромную долю говядины.
Получилось много, весьма сытно и очень вкусно, по мнению Лука!
Поднялись рано, почти с рассветом. Но не потому, что Лук с Козюренком горели рвением трудиться до упаду — нет, вовсе нет: Луку вообще работа по барабану, а Козюренок любил соблюдать четко выстроенный график труда и терпеть не мог штурмовщину с авралами. Как раз по этому поводу у него с Козыревым то и дело возникали короткие перепалки, потому что у Козырева не получалось ровно: то "давай-давай-давай!", то "успеем еще". Но оба трудяги, этого у них не отнять. С рассветом "геологи-пустынники" встают из-за жары, чтобы успеть сделать как можно больше по относительной прохладе, а уже потом, опять же без спешки, выбрать подходящую тень и спокойно, в сонной полудреме, переждать самые тяжелые часы полуденного зноя.
Козюренок просыпается быстро: вот только-только еще похрапывал-посвистывал в своем спальном мешке, но глаза открыл — и вот он уже одет, умыт, напевает что-такое невнятное древнее, типа… типа…
— Как получим диплом? Да, Лев Алексеевич? — за твои трудодни, гоп стоп дуба… пахать и сеять?..
— Чего?..
— Ну, песню поете?
— Какие еще трудодни!? "Шеф нам отдал приказ: лететь в Кейптаун!" Была такая дворовая песня в моей молодости, при чем тут трудодни?
— Мотив похож, вот я и перепутал.
— Все, все, все! Харэ в огонь подбрасывать! Мы быка жарим, или чайник кипятим!?
Сухой горючей "ботвы" кругом — за год не спалить, тут тебе и доски поблизости, и хворост, и еще всякая пластмассово-резиновая дрянь, но Козюренок верен себе: экономить надо, запасаться на сто лет вперед!
Козюренок легок на подъем, но и Лук не хуже: спит — чик! — моргнул два раза! — и сна ни в одном глазу! Вчера было так тяжко, что впору сдохнуть, а сегодня — вроде бы привычная норма самочувствия. У Козюренка с собой радиоприемник, который он называет транзистором, но вечером он его включал буквально на несколько минут, это чтобы зря батарейки не разряжались. А сегодня за завтраком слушал, слушал, все погоду ловил…