Лук и Красные Холмы

— Это не фантомная зависимость от социума, но элементарные опасения, что Козюренок может внезапно вернуться и застукать Лука за неподобающим поведением.

— Ну, так тогда марш на холмик! Осмотрелся, обежал окрестности, радиусом… триста метров, этого вполне хватит! И дальше экспериментируй!

— Да вполне здраво. Ну, я побежал!

Лук минут за двадцать легкой рысцой обежал окрестности, убедился, что вокруг надежно никого нет, из мыслящих существ… Взялся экспериментировать: совершать нелепые телодвижения, молоть чепуху, петь детские песенки… И убедился, что не в силах полностью избавиться от ощущения, что тебя видят и слышат, высказывают по поводу твоих поступков оценочные суждения! Все равно продолжает работать внутренний цензор-редактор, заставляющий тебя "знать меру", дабы не выставляться полным дебилом, физическим и моральным уродом.

Неплохое развлечение, хороший опыт… Только при одном, блин, условии! Только при том условии — блин горелый! — что об этом развлечении найдется, кому рассказать, будет, с кем опытом поделиться. А если представить на секунду, что — все, ку-ку, никогда более в своей жизни Лук не увидит живых людей — родственников, знакомых, друзей — то и опыт получается насмарку, и забавного в его кривляньях ничего нет! Такой вот парадокс.

А вокруг по-прежнему тихо. Это реальная безлюдная пустыня, Лук! Здесь, под ногами, кострища, шины полуобгоревшие, бутылки… Но если отойти вон туда хотя бы метров на триста-четыреста, или даже меньше, то не останется никаких свидетельств, что ты по-прежнему в двадцатом веке! Самолеты в этом небе не летают, белыми полосами по небу не чиркают, железной дороги нет, машин не слышно… Есть во всем этом безмолвии зловещая красота равнодушия. Пустыня вечна, тогда как ты — комар-однодневка! Что ты здесь делаешь, Лук, как ты сюда попал? Что ты в жизни совершил? Хорошего, там, или плохого, чтобы своей след прочертить, остаться надолго ╛- если не с людьми, то хотя бы в памяти людской!?

Лук начинает перебирать воспоминания — и ни фига ценного в содеянном за годы жизни… да, не находит! Стихи пробовал писать — где они? Научная полемика по проблемам обобщенного перцептивного образа? — Три ха-ха! Никто и понять не в силах крамольной Луковой идеи об абсурдности данной формулировки! Еще что? Карты, пьянки, девочки, драки… А! Диссидентский стишок про Леню Брежнева! Еще что? Что еще, Лук? Стрельба из Козыревского пистолета по дорожным знакам пару недель назад? Украденная в прошлом году из библиотеки книга сицилийского автора Микеле Панталеоне?..

Лук ухмыляется надменно: дескать, ему еще двадцать лет, он успеет!.. Но тут же понимает, что ухмылку демонстрировать некому… Пустоцветом живешь, Лук! Вон, как тот саксаул, от которого ни плодов, ни тени!.. Лук нещадно грызет себя, наперегонки с совестью, и постепенно светлеет душою. Да, он не подарок, не ангел… и вообще в нем сегодня живут-балдеют одни только "не"… Но еще не поздно опомниться и проявить свое Я, свою силу воли, свой разум, талант, чтобы все они были под стать его вселенским амбициям! Да, да, да, именно так! Отныне он будет жить и ценить любой день, час и миг скоротечной жизни своей, взвешивая каждый на весах рассудка! Лени и безделью — нет! Плевать на красный диплом! Он просто будет учиться и открывать! Пьянкам и картам — нет! Девицам и случайным связям… гм… об этом позже. Дракам и скандалам — нет! Он будет холоден, выдержан и упрям. Он вернется в Питер, в универ, другим человеком, ибо кое-что постиг в этом безумном мире, а именно его надо встречать, как он есть. Мы часть красоты, которая нам дана! И не надо ждать-дожидаться Питера, он сейчас, с этой минуты… ну, например, возьмет и добьет все бумажки с обозначениями, чего там откладывать!?

ГЛАВА 14

Мир без забот, зависти, обид, испытаний, обмана, поражений, ошибок, усталости — кому он, н-на фиг, нужен такой!? Разве что золотым рыбкам в аквариуме? Козюренок вернулся ранним вечером, без пяти семь по Луковым часам, и выглядел не то чтобы довольным, но умиротворенным.

— Получилось, Лев Алексеевич?

— В общем и целом да. Жрать хочу. Что там с ужином у нас? Вот, возьми свою фляжку, спасибо, к счастью, не пригодилась.

— Пища почти готова: банки вспороть — и на сковородку, итого пять минут. Угольного жару полно, даже подкидывать ничего не придется. Гречневую, да?

— Погоди. Сначала умоюсь, отдышусь…

Не спеша поужинали, поболтали о том, о сем. Козюренок попытался, было, рассказать о сути разногласий между ним и неведомыми оппонентами, но Лук, весь охваченный пламенем нравственного перерождения, плохо его слушал, отвечал невпопад… Он все дождаться не мог, покуда сгустится ночь, и они с Козюренком разбредутся по "спальным местам", а он, играя в гляделки с бессмертными звездами на угольно-черном небе, опять выгрузит в сознание потаенные думы и планы свои, такие важные и такие, в общем-то, простые, посильные… Главное — четко соблюдать и не сворачивать в сторону, слабины в себе не давать. На то ведь и человек, а не тупой эритроцит, плывущий по течению.