Лукьяненко

И так и так наряжался Пантелеймон Тимофеевич, и сапоги добрые из своего гвардейского сундучка достал и отполировал, как на смотр, словно новый самовар засияли носочки и голенища. На каблуки новые подковки подбил, черкеска выглажена, газыри начистил.

Когда шли по улице, из окон подолгу на них выглядывали соседи, рассматривая то начавшего стареть урядника, то его жену, крепко сбитую, намного моложе его.

Добрались наконец. Говорили о том о сем, а потом вдруг Лукьяненко и спросил:

— Так рушники когда ж будут?

На что будущий тесть ответил ему:

— Мы вас знаем, а вы — нас. Молодые наши друг о дружке также все знают как будто. Так что мы не сомневаемся. Потому что семьи наши обе работящие, свой кусок хлеба каждый добыть сможет. Ни пьяниц, ни воров, ни лодырей ни в том, ни в другом роду не водилось…

От хаты к хате пошла невеста с дружкой по станице. Заходят к родичам и знакомым, отвешивает невеста поясной поклон, придерживая с непривычки фату, украшенную лентами разноцветными да белыми цветами:

— Просили батько и мать, прошу и я на хлеб-соль, на рушники.

Потом женихова близкая родная с «боярином» пришли в невестин дом. Образами и хлебом благословляли молодых родители. Те целовали в ответ и образа, и хлеб, и руки, и лица благословляющих.

Вот и за стол садятся. Невеста раздает подарки — свекру, свекрови, «боярину», дружке — по платку, а «старостам» — по рушнику, были которые тут же надеты через плечо правое. И все это под свадебные песни — и про разлуку невесты с родным домом, и про тяжелую долю в чужом дому. Начинается угощенье, которое нет-нет да и прервется просьбой тестя:

— Ой, моченьки ж моей нету! Пиднóсь, стара, по чарци!

Тут и родичи невесты, те, что побойчее, выговаривают подарки от жениха: что теще, что тестю обещает он подарить. На том зарученье и кончается. Назначили день венчанья. И не было дня, чтоб Петро не побывал у своей «голубы». Причины для того находил разные.

Отцы ходили к попу, чтоб все уладить, не забыв прихватить с собой курицу, пирог да бутылку водки. Чтоб сподручней разговор было заводить.

А свадьба приближалась. С пятницы пекли высокое свадебное угощенье — каравай, борону, барило, шишки. Из вишневой веточки сделали «гильце», украсили бумажными цветами, колосками жита. Когда каравай был готов, с песней «Славен вечер, дивен вечер» водрузили в него это «гильце». Запекли в каравай монету на счастье молодых, поверх положили ягоды калины и блестящие леденцы разноцветные.

Собрали со всей станицы родичей жених с невестой, каждый своих сзывал, раздали «шишки» как знак приглашения и пропуск. Вот наконец набрали «поезд» из жениховой родни, взяли приступом ворота. И «князь молодой», «богатый», «красивый», «храбрый» стоит позади всех, а боярин с дружкой отбивают тещины словесные нападки. А когда вышел Петр, тут действительно приумолкли все — увидала теща, что не кривой, не хромой, а красавец стоит перед нею что надо.

— За все слова твои нелестные заберем к себе княгинюшку молодую, — смело заявляет дружка.

— Только выкуп. Тогда и берите, — сдается наконец противная сторона.

Забирают немедля невесту на повозку. Гордо восседают на ней жених с невестой, позади друзья-казаки гарцуют. Всем встречным молодые кланяются. После венчанья наконец «поезд» объехал три раза вокруг каменной новой церкви и направляется к женихову дому.

Подъехали, вышли из повозки. Горит перед воротами костер высокий. Дружка первым прыгает через него и уже со двора зазывает молодых. На руках Петр под визг детворы и восторги стариков проносит нареченную свою через пламя. Стоят теперь перед ними Пантелеймон Тимофеевич с мачехой. У него в руках хлеб, у нее крышка от макитры, где опара киснет, в одной и жито — в другой. Сыплет она молодым за шиворот зерно. А возле самого порога обсыпают их хмелем, конфетами, серебром и медью.

Усаживает отец молодых за стол. Садятся на кожух, вывернутый кверху шерстью. Подымают чарки, потом еще. Тут и время подарки подносить молодым на будущую их жизнь, да многие из присутствующих вместо того отделываются шутками: «Дарю тебе коня, что по полю гоня!» — и все в таком роде…

НОВОБРАНЕЦ

Кончилась свадьба, и начались будни. Подошла вскоре и Петру очередь призываться. Справили ему по этому случаю дикого совсем, степного красавца коня, для чего свести со двора пришлось отцу лучшую дойную корову. Хоть и голосит жинка, да конь уже, слава богу, на конюшне, гроши за него хозяин конского завода пересчитывает. Да и двое младших в реальном учатся за спасибо, что ли? Вот и выкручивайся тут, Пантелеймон Тимофеевич, как знаешь, успевай только, поворачивайся!