Лукьяненко

Все, казалось бы, шло своим ходом. Областные газеты все так же писали, что, где и почем можно купить. По четырнадцать копеек за штуку предлагались петровские или же шотландские сельди…

Однако уже 4 марта городская екатеринодарская дума направила делегацию к начальнику Кубанской области генералу Бабычу. Был поздний час — около девяти часов вечера. К атаманскому дворцу на Бурсаковской, минуя памятник Екатерине, подходила группка людей, перед которыми и без того стоявшие по уставу атаманские ражи вытянулись в струнку. Это были уполномоченные, гласные думы, предводительствуемые городским головой Сквориковым. Разговор был недолгим. В тот же вечер в присутствии этой делегации наказной атаман и заявил, что он «слуга нового правительства».

Причиной такого рода декларации послужили события, происшедшие несколько ранее в Петрограде, о которых местная газета писала так:

«В Таврический дворец явились делегации от гвардейских частей и казачьего конвоя Его Величества. Их встретил депутат — казачий офицер Караулов, произнесший большую речь, после чего гвардейцы и конвойцы заявили о присоединении к новому правительству».

Там же помещалась телеграмма об отречении государя от престола, о большой речи Милюкова в Государственной думе. Тот разъяснял, что царь отрекся от престола в пользу своего малолетнего сына, что регентство принял на себя великий князь Михаил Александрович.

Рабочие бастовали. Они выходили на демонстрации. Уже 5 марта 1917 года Екатеринодарский Совет рабочих депутатов постановил командировать в Петроград делегацию с ходатайством «о смещении начальника области М. А. Бабыча и замене его другим лицом». Через десять дней по назначению буржуазного Временного правительства комиссарами по Кубанской области стали некие Бардиж и Николаев, верные слуги министров-капиталистов. Днем ранее, 14 марта, они разыграли спектакль. В екатеринодарском войсковом Александро-Невском соборе состоялась присяга чинов штаба и областного правления на верность Временному правительству. Полученное там же сообщение о первой победе русской армии на фронте после переворота было встречено дружным «ура». И выходит дело — вывеску поменяли, а суть осталась все та же.

Мало-помалу февральские события в Петрограде запоздалым эхом стали отдаваться и в Екатерине даре. Писали о переходе на сторону революции кубанцев, которые несли на ту пору службу в столице.

А вскоре и на улицах войскового града смогли подивиться на шествие немногочисленных «самостийников», распевавших свой гимн «Ще не вмерла Украина». Пашковцы послали в Петроград на имя председателя Государственной думы обращение, в котором высказывали пожелание о переименовании Кубанского казачьего войска в Запорожское. Но было много и таких, что спрашивали: «Ну и что ж? Пусть республика, лишь бы только хороший царь был…»

Со страниц газет стали раздаваться голоса с требованием изъять из собственности огромные земельные наделы, прикарманенные разными путями господами Бабкиными, Николенко, Часовниковыми, Стрельцовыми и прочими. Их так и называли — «земельные короли».

Временное правительство приступило к осуществлению своего лозунга «Все для победы! Война до конца!». Тщетно взывало оно к сознательности граждан: «Каждая незасеянная десятина земли будет непоправимым ущербом для обороны».

По станицам казачки и иногородние осаждали правления. Они требовали выдачи положенных им за ушедших на фронт мужчин продуктов по карточкам. Цены на рынке стали баснословными.

«Жертвуйте сухари для наших пленных через шведский Красный Крест», — взывали газеты.

Пантелеймон Тимофеевич, опасаясь за судьбу Петра, отправил в Питер телеграмму. Так как с деньгами стало совсем туго, да и не привыкли тратить их по пустякам, то перед отправкой ее в казармы на Шпалерную долго обдумывали текст. Наконец сошлись на том, что достаточно и одного слова. Оно было найдено и оказалось самым главным. «Живой?» — спрашивал отец.

В связи с последними событиями реалисты тоже почувствовали волю. Им стало казаться, что теперь у них появилась возможность свести счеты с некоторыми из ненавистных им преподавателей. Но так продолжалось недолго. Директор училища, ярый монархист Штепенко, быстро пресек всякие их поползновения к вольностям. За малейшие провинности стали жестоко наказывать, и даже ставился вопрос об исключении нескольких учащихся. Краткий медовый месяц закончился, и началась подготовка к событиям куда более серьезным…