Лукьяненко

Как только наш бронепоезд прибыл на Ангелинскую, из Ивановской приехал на тачанке атаман. Привез его кучер Кириченко. Стал он спрашивать: как же строить Советскую власть? Командир наш ему рассказал, он записал, и с ними на тачанке я с Омельченко вот так приехал на побывку домой, на атаманской тачанке. Приехали. В станице безвластие.

Ну, на другой день пошел и я встречать отряд Беликова из Полтавской. Народ вышел с хоругвями, хлебом-солью, попы впереди идут в ризах… Солдаты Беликова были все в форме старой армии, в высоких серых шинелях. Был февраль, зеленела озимь, кто был в шинелях, кто скатку нес.

«А это что такое? А? — спрашивает командир вахмистра — тот разрядился — в черкеске, с погонами, и на шапке-кубанке галуны нашиты. — Старые порядочки забывай!» И с этими словами командир срезал у вахмистра погоны, а с шапки — галуны.

— Оно, может, и так, да при чем тут атаман? Кто же его знает, что тогда в станице Советская власть была? Я вот что тебе скажу, — начал один из подошедших, обращаясь к рассказчику. — Перед утром стал бронепоезд на станции Ангелинской и начал садить по нашей станице. На первые разы шрапнели разорвались над лиманом, потом над каменной церковью, точнее уже. Большевики не знали на своем бронепоезде, есть ли белые в станице, или их нет вовсе.

Из ревкома тогда спешно выехали навстречу броне-поезду Олейник Корней, Левченко Капитон и Кочерга Владимир…

Оседлав общественных жеребцов — два вороных и один светло-рыжий под кличкой Чичисбей, на которого сел Левченко Капитон, как казак не в меру грузный, поехали так по направлению к станице Старо-Ниже-Стеблиневской, к железной дороге.

Как только выехали за станицу, попривязали на палки белые платки.

С бронепоезда рассмотрели — три всадника каких-то едут. Тогда стрельба тут же прекратилась. Командир бронепоезда, как только парламентеры наши приблизились к ним, вышел навстречу. Познакомились. Доложили, что в Ивановской избран ревком, Советская власть, значит. Вот как дело было, а то — атаман, на линейке…

Да, вокруг было неспокойно. Ходили слухи, что кадеты после Ставрополья двинулись на Екатеринодар. Наконец они овладели городом, и через несколько дней в начале августа станица была захвачена генералом Покровским. Сам он обосновался в станичном правлении. Начались зверства. Подвал при правлении набили арестованными. Бросили туда и одного из родственников Пантелеймона Тимофеевича. Помогал, говорят, красным. Павлуше с Васильком поручено было понести ему передачу в белом, завязанном на два узла платочке. Но продукты отобрал дневальный. Разговаривать пришлось через решетку, к которой протиснулся дядя. Бледный, с покрасневшими глазами, он силился улыбнуться. Просил их принести в следующий раз свежее белье — «на смерть», как сказал он. Возвращались домой молча. Тут Павел впервые в своей жизни почувствовал, что вот-вот заплачет от бессилия и жалости. Неужели никак нельзя ему помочь? Что и кому он сделал? Он ведь никого в своей жизни не тронул и пальцем…

Вскоре после захвата белыми Ивановской к отцу пришел его однолеток и поведал такое:

— Пошел я в тот день на почту. Иду мимо правления. А там конные верхи носятся туда-сюда — разгоняют, чтоб, значит, не останавливались. Уже трое висело. Четвертого тянут на перекладину. Вижу — Донцова Никифора Сысоевича. Он перескочил через балку, кричит что-то, а снизу двое тянут его за веревку. Узнал я этих двоих — один Носенко Федор, другой — Барылко Петр Васильевич, — вдвоем они его за ноги придерживают… А перед этим, говорят, сбор был на площади, молодежь на него не допустили.

Чуть дальше Кобецкий, офицер, командовал, когда били шомполами женщину какую-то и Белого — по двадцать пять шомполов каждому…

— А говорят, что когда Покровский зашел в станицу, то вызвал офицера Дмитренко Алексея и приказал ему проводить казнь. Тот ни в какую. Отказался.

Вызывает Покровский офицера Проценко. Приказывает ему повесить Дмитренко как изменника родины.

Тогда старики ходили к Покровскому, чтоб освободили Дмитренко. Наконец Покровский приказал разжаловать его в рядовые и отправить на фронт.

— Да, так и было. Это то время как раз, когда Павло Белокриницкий заступил атаманом, и тогда же при нем повесили пять человек перед правлением на деревьях. Сами повесили, не дожидали прихода карательного отряда.

Понятно теперь, за что на станичном сборе Покровский при всех расцеловал Белокриницкого?

Глава третья

НЕУДАЧНАЯ ПОПЫТКА