Луна как жерло пушки. Роман и повести

В его памяти часто путаются салон, мастерская и класс. Ему настойчиво видится Петрика Рошкулец… И возчик пытается распутать клубок, найти ту ниточку, которая все развяжет. Но постоянно натыкается на те же узлы.

13

И в день, когда было назначено партийное собрание, директор появился в училище еще до побудки. Он казался вполне бодрым и энергичным. Он обошел обе спальни, неслышно проходя между койками. Многие ученики уже проснулись. Одни вскакивали с постели, одевались в два счета, другие медлили, сидя на краешке кровати, или лежали под одеялом, опершись на локоть. Здоровались с директором, вступали с ним в разговор.

Леонид Алексеевич уже не сетовал на тесноту в спальнях, сквозь маленькие окошки которых едва проникал свежий воздух, — все его разговоры были, конечно, о новом здании…

Во время завтрака он заглянул в столовую, потом пошел уплатить членские взносы и минут десять беседовал с Тубой Бубис, прогуливаясь с ней по коридору.

Та сразу же стала перечислять все инструкции и циркуляры, прошедшие через ее руки, она говорила о них так, словно молилась, с глубоким, благоговейным уважением. Она цитировала их на память, и в ее устах они звучали свято, решительно и окончательно — раз и навсегда.

— Обсуждали письмо с вызовом на социалистическое соревнование от учеников уральского ремесленного училища. Как раз из Тагила, где мы работали в войну, — торопилась сообщить она. — Оно адресовано товарищу Пакурару. Первый пункт говорит…

— Погоди, сестричка, с пунктами, — ласково остановил ее Мохов. — Какое соревнование? С нашими ребятами, которые изготовляют мастерки?

— Да-да…

— Прекрасно, — добродушно сказал директор. — Ну и как? Что решило собрание?

Туба просияла:

— У нас есть протокол. Все протоколы хранятся у меня в ящике. Мы устроили собрания во всех группах. Было решено вывесить письмо с Урала на видном месте, на доске Почета. А также наши обязательства. Сейчас скажу. Пункт первый…

— Сколько тебе лет, дорогая Туба? — Мохов внезапно остановился, словно сам удивился своему вопросу.

— Мне? Двадцать семь, — остановилась и секретарша, виновато склонив голову.

— Значит, тебе не пятьдесят, не сорок, даже не тридцать?

— Да, Леонид Алексеевич…

— Прости, что спрашиваю. Скажи, Туба, сколько лет мы вместе работаем?

Туба зашептала что-то одними губами, вскинув брови, и Мохову показалось, как это иногда бывает, что он впервые по-настоящему видит ее лицо, пухленькое, круглое, как у ребенка.

Он улыбнулся и легко прикоснулся к ее плечу, приглашая продолжать прогулку:

— Много лет работаем вместе… — И вздохнул. — Эх, Туба…

Он посмотрел на нее с умилением.

— Туба! — повторил он, легонько беря ее за подбородок, чтоб она наконец посмотрела ему в глаза. — Вижу, ты можешь прочесть мне наизусть все канцелярские дела. Только, знаешь, подбери себе на первый раз хоть сотню слов и пользуйся ими. Но пусть они будут твои. Потом еще сотню… И так постепенно.

Он снова улыбнулся ей, ожидая ответной улыбки.

— Я подберу, Леонид Алексеевич, — шепнула она, словно исповедуясь. — Но мне трудно. Я привыкла к тем, что напечатаны на машинке. Они кажутся мне более вескими.

Лишь теперь она взглянула на директора, быстро, мельком, чуть приподняв голову.

— Я подбираю их, Леонид Алексеевич, давно, слово за словом подбираю, — повторила она, — и когда-нибудь на собрании скажу их вслух, перед всеми. И они будут моими, от первого до последнего слова. Сами услышите. Я скажу речь… Об училище… О письме из Тагила… О Вове Пакурару, который… Услышите сами, Леонид Алексеевич…

Простясь с Тубой, Мохов встретил физрука и прошелся с ним по двору. Они останавливались то у кучи песка, привезенного для стройки, то у ямы, где гасили известь.

Сергей коротко и ясно рассказывал о своей работе, но было видно, что Мохову не удавалось внимательно слушать. Он то шел немного впереди физрука, то отставал от него, а когда шагал рядом, нет-нет да и окидывал изучающим взглядом этого высокого, ладно сбитого парня.

— Послушай, мастер спорта, — наконец прервал он его, — мне известно, что все твои ребята — орлы. Все как один. Но, извини меня, ты, кажется, не в форме. Слежу за тобой — все у тебя в порядке, но вот будто чего-то не хватает. Нет, не о руке речь… Шаг не тот!

Мохов остановился. Вновь испытующе глянул на физрука, похлопал его по крепкой, покатой груди, весело потрепал пустой рукав.

— О ринге ты, наверное, не помышляешь. И о разрядах тоже. Но для нас ты и так чемпион. Только нам теперь придется выигрывать другие матчи. Вижу, ты не расстаешься с фронтовой гимнастеркой. А может быть… может быть, тебе не хватает партии? — спросил он вдруг. — Именно теперь, после демобилизации. Что скажешь, Сергей Сергеевич, ты никогда об этом не думал?

— Не надо так, Леонид Алексеевич, — смущенно попросил Колосков. — Я сам, без подсказки.

— Что же тебя удерживает? И я и Пержу дадим тебе рекомендации. Не откажется, думаю, и София Николаевна, — директор кивнул головой в сторону окошечка библиотеки.

Лицо Сергея вмиг запунцовело. Он помолчал.