Луна как жерло пушки. Роман и повести

Кепка Рошкульца висела на лакированных оленьих рогах, прибитых к стене. Проходя мимо них, он каждый раз вздрагивал и собирался перевесить кепку, но в конце концов примирился. Сейчас, когда Рошкулец расхаживал по конторе с непокрытой головой, Цурцуряну впервые обнаружил, что волосы у него с рыжинкой, лоб, пожалуй, слишком высок и внушителен для мастерового человека, изборожден морщинами, а верхняя половина лба, всегда прикрытая козырьком, белее нижней и усыпана роем веснушек.

Что же касается Цурцуряну, то он, считая теперь неудобным появляться в крахмальном воротничке, галстуке и лаковых ботинках, пришел в тонкой спортивной рубашке с открытой шеей, а костюм его годился, как говорится, и в пир и в мир. Проблему обуви он разрешил, натянув легкие летние сапожки и заправив брюки в голенища, — так, видел он, ходят русские.

— Ну, шеф, как тебе нравится, здорово я обставил твой кабинет? — сказал Цурцуряну, любуясь мебелью и украшениями, которые он сам раздобыл. — Теперь дело за тобой.

Он был удивлен и обрадован, заметив у Рошкульца непривычное выражение смущения.

— Какую же ты должность думаешь мне подобрать после всего этого? — пробасил он.

Рошкулец раздраженно ходил по кабинету, отводя взгляд от массивного сейфа, неизвестно откуда раздобытого Цурцуряну (только он и мог отпереть его!), и от стола — длинного, пузатого, выкрашенного в нахально красный цвет, на толстых резных ножках и к тому же без единого выдвижного ящика. Рядом растопырилось кресло со спинкой, обитой чем-то голубым, в разводах, высокое, точно трон, на которое не то что сесть — глянуть было страшно.

Дверь то и дело открывалась, заходили рабочие, показывали только что раздобытые инструменты и, получив распоряжение, торопливо уходили. Когда суета немного утихла, Рошкулец наконец подошел к столу, придвинул счеты, перелистал несколько страниц гроссбуха и снова заходил по комнате.

— А ты сам не задумывался, что бы такое мог ты делать в мастерских? — спросил он в свою очередь Цурцуряну.

— Так ты же сам говорил: мол, каждому — водопровод в дом, швейную машинку, велосипед, а всякие там отвертки и напильнички — это мне раз плюнуть… Хочу работать, понимаешь, хозяин!

Рошкулец словно споткнулся на полдороге, быстро обернулся, шагнул к креслу и вдруг схватил его за спинку, приподнял и грохнул об пол.

— Какого черта ты приволок сюда этот королевский трон! Только короны мне еще не хватает. Еще и красный фонарь торчит над входом, как висел при Майере, так и остался!

— Ладно, — ухмыльнулся Цурцуряну, — его недолго снять…

— А этот стол под зеленой бархатной скатертью — кому он нужен? Что мы на нем — в бильярд играть будем, в покер? И пожалуйста, избавь меня от этих титулов — «хозяин», «шеф»!

Он бросил яростный взгляд на несгораемый шкаф:

— Поставил мне этот сейф с шифрованным замком на смех людям, — что я в нем, золотые червонцы буду держать, страховые полисы? Что я тебе, банкир Ротшильд?

Он схватил кресло и, открыв дверь ногой, выставил его в коридор. Через несколько минут он вернулся, неся простой деревянный ящик, поставил его у стены и жестом пригласил Цурцуряну садиться.

Однако тот стоял, прислонившись к оконному косяку. Рошкулец уселся один.

— Ты соображаешь, братец, в каком мире ты теперь живешь? — спросил он его, уже гораздо мягче и терпеливее. — Ты хоть что-нибудь раскумекал в том, что произошло у нас за эти последние дни?

Ничего не отвечая, Цурцуряну двинулся к двери.

— Стой, не торопись, повремени… Если даже ты захочешь вернуться к Стефану Майеру, все равно мы тебя не пустим. Нет! Теперь — нет!

Рошкулец придвинул ящик к столу, уселся, взял счеты, разложил бумаги.

— Видишь ли, мастерские — это не я один. Но если бы даже от меня одного зависело дать тебе работу, то я подождал бы, пока ты заслужишь этого, братец мой Погоди, погоди, не беги, у тебя еще будет время просто уйти, а не удирать. Не того я боюсь, что ты что-нибудь слямзишь, нет. Но ведь ты будешь работать плечом к плечу со вчерашними безработными, с людьми, которых эксплуатировали… Ты жил в свое удовольствие, ты испоганил свою душу бешеными деньгами, жил разгульно, беспечно…

— Никого я не эксплуатировал! — возмутился Цурцуряну.

— Ты вел паразитическую жизнь, — продолжал Рошкулец. — Что там говорить! Ты еще не заслужил, чтоб тебе дали в руки молот.

— А Костик Пержу, которого вы бригадиром поставили? — не сдавался Цурцуряну. — Что он, не жил как сутенер? Баба его кормила, баба его поила, костюмчик ему по моде справила! Что ты, не видел его, как он когда-то щеголял в этом коверкоте? Кто-кто, а я знаю, что он за безработный был!

Цурцуряну отвел прищуренные глаза от металлического сияния сейфа. Рука его невольно потянулась приголубить таинственные диски замка, но он вовремя спохватился.

— Этот твой Пержу… знаю я, как он дорвался до сладкой житухи. И знаю, как он сейчас обращается со своей Марией. Вся окраина знает. Вот посмотришь — он ее бросит. А ты его и раньше принимал за хорошего человека и теперь… Известно, ласковый теленок двух маток сосет. Так оно было, так и осталось…