Луна на ощупь холодная (сборник)

В дверь позвонили. Лепилов поморщился и пошел открывать, специально шаркая шлепанцами, чтобы показать, как идти не хочет. Его нет минуту, две, пять, семь, десять, тринадцать, – сообщали стены, увешенные часами. Я принялась бродить по комнате, откинула штору – в окно просился снег, откинула тафтяную занавеску – тропический гербарий, откинула другую. Рука дрогнула, ткань зацепилась за стекло и сорвала его. Огромные, выцветшие, давно убитые тропические бабочки под воздействием воздуха стали превращаться в цветную пыль, в дрожание и трепет. «Нет!» – «Да. Я люблю тебя. Ты хочешь пойти со мной?» Я закричала: «Да! Да! Да!», – надеясь голосом заглушить свою мысль. «Ты лжешь. Твоя душа кричит громче твоего рта. Я ухожу». Мертвое крыло парусника прилипло к моей щеке. Я бросилась вон из комнаты, под ногой лопались сухие тельца бабочек с истлевшими крыльями. Лепилов лежал на пороге с пулей в голове. Выстрел совпал с моим криком…

Лепилов занимался бизнесом и был кому-то должен. Я свидетельствовала в суде, потом долго лежала в клинике. Врачи уверяли – мой невроз погашен. На самом деле я перестала прятаться от мысли: каким-то образом я навлекаю смерть на тех, кого люблю. Смерти предшествует видение, связанное с чешуекрылыми, и мое согласие на чью-то смерть вместо моей. Я решила, наконец, с этой реальностью считаться.

Мысли о смерти, в том числе и о самоубийстве, вызывали у меня отвращение. Я избегала кладбищ, в кошмарах мне снились могильные кресты, сделанные из огромных, с прихотливо изрезанными крыльями бабочек.

Я перевелась на заочное отделение и заточила себя на даче, там, где умер отец. Я решила посвятить себя науке. Меня интересовала геронтология.

5

Почти каждый день я заходила в поселковый магазин и иногда встречала там доктора Штерна, довольно молодого, рослого человека с римским профилем. Штерн никогда ни с кем не здоровался, хотя всех знал и все его знали. Сигареты он покупал без очереди. В поселке его не любили. Говорили, он берет взятки, спекулирует медикаментами, и его сосед умер от астматического приступа, потому что Штерн поссорился с ним накануне и не оказал ему помощь. Штерн был холост и жил один. Я не замечала, чтобы враждебность окружающих и шушуканья за спиной ему досаждали. Однажды он так свирепо посмотрел на свекровь Сони Берц, что старушка охнула и схватилась за кофту в области сердца.

Через три недели жизни на даче я поймала себя на том, что Штерн не вызывает у меня никакой антипатии, наоборот, кажется интересным человеком. Не влюбляюсь ли я? О нет, это невозможно. Штерн – низок, груб и только этим и интересен – как агрессивное животное, выдающаяся особь. Я с охотой слушала возмущенные рассказы дачников о случаях хамства со стороны доктора Штерна, иногда сама спрашивала у соседки:

– А что Этот ?

– О, Этот – просто выродок! Проезжал – это после вчерашнего дождя-то – мимо Ивановых из 14-го и обрызгал их грязью с ног до головы. Они пойдут жаловаться в товарищество.

Я качала головой и почему-то сочувствовала Штерну.

В конце лета узнала, что Штерн продает дачу. Весь поселок радовался: у него – финансовые проблемы, проиграл какой-то суд. А мне стало горько – Штерн уедет и я лишусь единственного развлечения – слушать о его выходках. Штерн не вылезал у меня из головы несколько дней. Наконец от нечего делать я решила хоть посмотреть на его дачу. Пошла и увидела самого Штерна. Он ожесточенно рубил кусты у самого забора.

– Добрый день.

Штерн сверкнул на меня глазами и не ответил.

– Продаете дачу?

– Кто сказал?

Штерн перестал размахивать топориком и презрительно оттопырил нижнюю губу.

– Все говорят.

– Хочешь купить?

– Может быть.

– Судя по твоей курточке, тебе не хватит сбережений.

Я пожала плечами и пошла дальше, улыбаясь. Так и думала: грубое животное, колоритная личность.

– Куда? Стоять!

Я удивленно обернулась. Штерн смеялся.

– Как ты думаешь, если сделаю здесь евроремонт, я сбуду это дело быстрее?

Я поняла, что ему просто захотелось поболтать. Мы поговорили о евроремонте. Штерн улыбался и напирал широкой грудью в свитере на заборчик. Я уж думала, не пригласит ли он меня в дом, но Штерн вдруг резко оборвал беседу, помрачнел и взялся за топор.