Луна над рекой Сицзян

Это действительно отдавало мистикой. После моего переезда на Хайнань диапазон ударной силы увеличился, от кухни распространившись по всей квартире: лампочки, зеркало, оконные стекла, термос и другие предметы взрывались по неведомой причине, оставляя замысловатые трещины или блестящие осколки. Особенно это касалось лампочек. Иногда купишь десяток, а запас полностью сходит на нет за пару месяцев. Некоторые утверждали, будто лампочки бракованные или всему виной скачки напряжения. Но эти доводы были очень сомнительными. Почему соседи почти не покупали лампочек? А какая связь может быть между трещинами на зеркале в форме хризантемы и напряжением в электрической сети? Спустя время мы свыклись с неизбежностью и постоянством этих взрывов, перестали воспринимать их как нечто необыкновенное. Порой, подметая пол и не обнаруживая осколков, мама изумлённо спрашивала:

— Ого! Как же в этом месяце обошлось без потрясений?

Мать постарела. У неё больше не было сил подбивать подошвы к башмакам. С другой стороны, у всех её детей появилась постоянная работа, поэтому не нужно было мастерить обувь. Так как с отца сняли обвинения, государство каждый год выплачивало ей пособие. Но она всё ещё не могла понять, как обращаться с деньгами.

Выходя на улицу, она надевала поношенные туфли, сделанные из старых лоскутов.

Я говорил ей, что в шкафу есть новая обувь. Ведь она походила на нищенку, давая людям повод думать, что мы, её дети, никак не заботимся о ней, жестоко обращаемся со старушкой.

С подчёркнутым вниманием слушая мои доводы, она энергично, с глубоким пониманием смысла сказанного кивала, но стоило отвернуться, как она с невероятной скоростью облачалась в старые туфли и с триумфальным видом выходила из дома.

Иногда она открыто выражала протест. Капризно кривила рот: «А мне нравится эта пара обуви. Та, что покупаете вы, жмёт, аж искры из глаз. Вам не понять!» На самом деле все туфли мама покупала лично и, примеряя, нахваливала…

Мать болезненно относилась к любым покупкам, кроме соли и риса, непрестанно попрекая невесток за расточительство, даже если было очевидно, что это дело рук её сыновей. Особенно это касалось бытовой техники со множеством кнопок или надписями на иностранном языке, к которым она затаила вражду. Спустя несколько лет после того, как в доме появился цветной телевизор, она продолжала брезгливо зажимать нос, приговаривая, что он ни в какое сравнение не идёт с чёрно-белым. Вид красной крови на экране был слишком пугающим, а актрисы — неприлично уродливыми. Она без всяких оснований прибавляла им по два-три десятка лет, ущемляя, как правило, самых симпатичных. Охая, наблюдала за тем, как эти «старушки» демонстрируют своё профессиональное мастерство.

Мама постоянно оставляла дверцу холодильника открытой. После того как в доме установили газовую плиту, она не раз забывала завернуть вентиль, так что газ успевал заполнить всю гостиную.

Мать оправдывалась, что огонь на плите погас и про вентиль она забыла, либо бормотала: «Пустяки это. Пустяки». Собравшись прогуляться до школы, где работал старший брат, или отправляясь на большой продуктовый рынок за овощами, она опасливо озиралась, выходя из дома, готовая в любую секунду принять меры предосторожности. Заметив, что кто-то из нас решил вызвать для неё велорикшу, она мгновенно пускалась наутёк, словно к ней посылали не водителя, а убийцу. Мама, которой вот-вот должно было исполниться семьдесят лет, бежала мелкой рысью, раскачиваясь на бегу всем телом. Откуда у неё бралась такая юношеская прыть?

— Этим водителям лишь бы обокрасть! А сколько среди них всяких чудиков? — возмущалась она.

Однажды я был свидетелем тому, как вместо одного юаня мать неохотно протянула водителю восемь мао в качестве платы за проезд. Причиной тому было подорожание капусты в тот день. Водитель не знал, смеяться ему или негодовать.

Единственной вещью, которую мать всегда просила ей купить, была обувь. Иногда её заботила мысль о покупке резиновой обуви. Иногда она мечтала о ватных туфлях. А иногда просила обувь с носком из тёмного вельвета. Наверное, позабыв о двух парах резиновых ботинок, мать, насупив брови, спрашивала: «Что же надеть в эту дождливую погоду?» Я напоминал ей поискать под кроватью или в платяном шкафу совершенно новые ботинки, с чем она тут же бурно соглашалась, сетуя, что память стала совсем никудышной. Когда я собирался в командировку, мать пыталась всучить мне несколько монет: «Когда доедешь до Гуанчжоу, ничего мне не покупай, кроме вот этих вот вельветовых туфель без застёжки. Говорят, что такие продаются только в Гуанчжоу. К тому же они недорогие. Одна пара стоит два с небольшим юаня».

Она не догадывалась, что цена на эти туфли значительно выросла, и не раз, и что эти туфли можно было найти в большинстве местных обувных магазинов, а самое главное, что в её ящике лежали такие же.