Луна над Сохо

Солнце светило еще ярко, но в воздухе уже разливалось первое дыхание осенней прохлады. Был бы сейчас август, народ бы в полуголом виде тусовался около летней сцены и разгуливал по бетонному тротуару вокруг кафе. Но уже наступил сентябрь, и все куртки перекочевали с талий на плечи, а рукава рубашек раскатались от локтей обратно к запястьям. И все же солнца было достаточно, чтобы Лондону хоть на один день удалось притвориться городом уличных кафе и джаза.

Но сейчас какая-то группа играла полнейший фьюжн, который даже я вряд ли решился бы назвать джазом. Тиста Гхош, как выяснилось, сидела под тентом для отдыха, с бокалом белого вина. И неудивительно – там музыка слышалась чуть тише. Я позвонил ей на мобильный, и она сказала мне, куда пройти.

– Может быть, закажете напитки? – предложила она, когда я ее наконец нашел. – А то у меня шампанское кончается.

Почему бы и нет, подумал я. Я всю неделю ставлю выпивку музыкантам, так чего теперь останавливаться?

Мисс Гхош оказалась худой и светлокожей, с острым носиком. Свои длинные черные волосы она стягивала в хвост, а из украшений явно предпочитала длинные висячие серьги. На ней были белые широкие брюки, лиловая рубашка, а поверх – байкерская кожаная куртка, изукрашенная нашивками и штампами. Куртка была ей велика размеров на пять, не меньше. Похоже, чужая – замерзла, видно, и одолжила у кого-то.

– Я знаю, о чем вы думаете, – сказала она. – Каким образом эта милая индианочка оказалась в джазовом бизнесе?

Вообще-то я размышлял о том, где она могла добыть эту чертову куртку и вообще позволяет ли ей религия носить кожу?

– Мои родители с головой погружены в джаз, – тем временем продолжала она. – Они из Калькутты, а там, на Парк-стрит, находился знаменитый клуб «Тринка». Знаете, я даже побывала там в прошлом сентябре, ездила на свадьбу. Теперь там все поменялось, но раньше это была известнейшая джазовая площадка. Там они и познакомились. То есть не прошлогодние молодожены, а мои родители.

На куртке, вдоль левого лацкана, красовался ряд аляповатых штампов – из тех, что можно сделать ручной печатью. Пока мисс Гхош рассуждала о прогрессивных джазовых веяниях, что расцвели в Индии в послевоенные годы, я незаметно пробежал по ним глазами. РОК ПРОТИВ РАСИЗМА, ЛИГА АНТИФАШИСТОВ, ДА, Я НЕ ГОЛОСОВАЛ ЗА ТОРИ – все эти слоганы родом из самого начала восьмидесятых. То есть чуть старше меня.

Мисс Гхош вдохновенно повествовала о том, как Дюк Эллингтон выступал в «Зимнем Дворце», имея в виду отель в Калькутте, а вовсе не колыбель русской революции. Я решил, что пора переходить к насущным вопросам. И спросил, известно ли ей о случаях, когда члены Союза музыкантов внезапно умирали на своих концертах или сразу после них.

Мисс Гхош долго и недоверчиво на меня глядела.

– Вы что, меня подозреваете? – наконец спросила она.

– Мы расследуем обстоятельства всех случаев неожиданной смерти музыкантов, – ответил я, – но это только предварительное следствие. Со стороны такие смерти могли показаться результатом истощения либо передозировки алкоголя или наркотиков. Вам не доводилось сталкиваться с чем-то подобным?

– Среди джазменов? – переспросила она. – Издеваетесь? Да мы без вредных привычек в Союз не принимаем.

Она рассмеялась, но, увидев, что я даже не улыбнулся, сразу посерьезнела.

– Неужели речь идет об убийствах?

– Пока неизвестно, – ответил я. – На данном этапе мы прорабатываем информацию.

– Так сразу я вряд ли кого вспомню, – сказала она, – но, если вам нужно, завтра смогу просмотреть свои записи.

– Вы нам очень поможете, – сказал я, протягивая ей визитку. – Пожалуйста, сделайте это по возможности скорее.

– Конечно, – пообещала она. – А не знаете, почему вон те парни так на вас глазеют?

Обернувшись, я увидел добровольцев, которые наблюдали за мной, сидя под тентом и потягивая пиво. Макс помахал мне рукой.

– Мисс, ни слова с ним! – крикнул Джеймс. – Он из джазовой полиции!

Я попрощался с мисс Гхош, искренне надеясь, что она достаточно серьезно восприняла мою просьбу. Добровольцы, рассудив, что теперь их очередь, предложили угостить меня выпивкой.

– Что вы тут делаете? – спросил я.

– Я всегда там, где играют джаз, – ответил Джеймс.

– Да мы сами должны были играть на этом фестивале, – пояснил Дениэл. – Но без Сайреса…

– А если позвать кого-то другого? – спросил я.

– Невозможно – это значило бы опустить планку, – сказал Джеймс.

– Которая и так ниже некуда, – вставил Макс. – Ты-то ведь не играешь, верно?

Я покачал головой.

– Жаль, – сказал он. – На следующей неделе мы собирались играть в «Арчез».

– Да, значились в афише вторыми с конца, – добавил Дениэл.

Я спросил, играет ли он на чем-нибудь кроме синтезатора.

– На гибсоновской электрухе, но так себе, – ответил он.

– Как бы ты отнесся к предложению поиграть вместе с человеком, который почти легенда джаза? – спросил я.

– Как можно быть «почти» легендой джаза? – не понял Макс.

– Заткнись, Макс, – сказал Дениэл, – он имеет в виду своего отца. Ты ведь имеешь в виду своего отца, Питер?

Повисла пауза. Все знали, что отец больше не играет на саксофоне.