Луна над Сохо

– Если Джейсон Данлоп учился магии, – сказал я, когда мы выехали наконец на Грейт-Вест-роуд, – то кто был его наставником?

Это мы уже обсуждали. Найтингейл твердо заявил, что настоящей, упорядоченной «ньютоновой» магией нельзя овладеть самостоятельно. Если никто не объяснит вам сущность вестигия, вы в жизни не отличите его от обычных отрывков мыслей и ощущений, что путаются у вас в голове, засоряя подсознание. То же самое и с формами: Найтингейл показывает их мне, а я запоминаю. Изучать же их самостоятельно – то же самое, что быть безумцем, способным изуродовать собственные глазные яблоки в рамках проверки своей же оптической теории. Короче, кем-то вроде Исаака Ньютона.

– Не знаю, – ответил Найтингейл, – после войны нас осталось не так много.

– Но это должно сузить круг подозреваемых.

– Большинство выживших сейчас уже очень стары.

– А как насчет других стран?

– Магический резерв континента очень сильно пострадал в войну, – сказал Найтингейл. –   Нацисты в оккупированных странах переловили всех магов, каких только смогли найти, и убили тех, кто отказался сотрудничать. Кто не погиб, сражаясь за них, погибли, сражаясь против. Во Франции и Италии творилось то же самое. Мы всегда полагали, что на Скандинавском полуострове тоже есть магические традиции, но там их хранят в глубокой тайне.

– А в Америке?

– В самом начале войны появились волонтеры-американцы, – кивнул Найтингейл, – из Пенсильванского университета. Они называли себя Достойными.

Другие присоединились после Перл-Харбора, и Найтингейл сильно подозревал, что между ними и Достойными всегда существовала глубокая неприязнь. И еще он сомневался, что после войны кто-то из них мог вернуться в Великобританию.

– Они винили нас за Эттересберг, – сказал он. – Кроме того, было соглашение.

– Не сомневаюсь, – ответил я. Всегда есть какое-нибудь соглашение, как же иначе-то.

Найтингейл заявил, что они непременно попали бы в его поле зрения, если бы объявились в Лондоне.

– Их деятельность вряд ли можно было назвать незаметной, – пояснил он.

Я спросил, а как же другие страны: Китай, Россия, Индия, Ближний Восток, Африка? Ведь не может быть, чтобы там не существовало совсем уж никакой магии. Найтингейлу пришлось признать, что это ему неизвестно. И он признал, не скрывая смущения.

– До войны мир был иным, – пояснил он. – У нас, в отличие от вашего поколения, не было моментального доступа к любой возможной информации. Мир был обширнее, хранил больше тайн, а мы все еще мечтали о лунных горах и охоте на тигров в Пенджабе.

Когда карта мира таила в себе неизведанные опасности, подумал я. Когда каждый мальчик мечтал совершать подвиги и даже не подозревал, что на свете существуют девочки.

Тоби возмущенно тявкнул: мы обогнали огромный грузовик, везущий непонятно куда полный кузов непонятно чего.

– После войны я как будто очнулся от долгого сна, – продолжал Найтингейл. – В мире, где появились космические корабли, компьютеры, гигантские самолеты. Казалось даже естественным, что магия в этом мире иссякла.

– Может, вы просто не давали себе труда искать ее? – спросил я.

– Я остался один, – сказал наставник. – На весь Лондон и юго-восток страны в придачу. Мне и в голову не приходило, что старые времена могут вернуться. Впрочем, Данлопа, судя по его книгам, обучали отнюдь не в зарубежной традиции. Это был кто-то из наших, британских черных магов.

– А можно не называть их так? – поморщился я.

– Но вы же понимаете, что слово «черный» употребляется здесь в переносном значении?

– Все равно, – упорствовал я, – названия меняют сущность вещей. Про меня вот тоже можно сказать «черный маг».

– Какой же вы маг, Питер, – возразил Найтингейл, – вы только-только стали учеником.

– Не уходите от темы.

– Тогда как же их называть? – терпеливо поинтересовался наставник.

– «Адепты магии с ограниченными понятиями об этике», – сформулировал я.

– Исключительно из любопытства, – усмехнулся Найтингейл, – могу я спросить: чем вам так мешают слова «черный маг», если во всем Лондоне их используем только мы с вами да еще доктор Валид?

– А тем, – ответил я, – что старые времена, по-моему, не вернутся уже никогда. Более того, я считаю, грядет новый мир.

СТРАННОЕ место этот Оксфорд. Пока вы на окраине, он ничем не отличается от любого другого британского города. Тот же викторианский стиль, местами переходящий в эдвардианский, с небольшими вкраплениями из пятидесятых годов. Но стоит только пересечь мост Магдалины, как вы оказываетесь в позднем Средневековье с точки зрения архитектуры. Как культурное наследие, оно, конечно, впечатляет, но на машине вы будете пробираться по этим узким улочкам примерно столько же времени, сколько потратили на дорогу от Лондона.