Луна над Сохо

Пирог остыл уже достаточно, можно было резать. Полдня в постели Симоны сделали свое дело, и я умирал с голоду. По словам Найтингейла, Молли всегда добавляла в такой пирог бычью печень, неукоснительно следуя старинному рецепту.

– Почему Молли никогда не ходит в магазин за продуктами? – полюбопытствовал я.

– А почему вы спрашиваете?

– Потому что она не такая, как мы, – сказал я, – а ближе к джазовым вампирам и Бледной Леди. Но, в отличие от них, ее мы можем изучать.

Найтингейл дожевал, проглотил и вытер губы салфеткой.

– Бледная Леди?

– Это Эш придумал.

– Интересное прозвище, – сказал Найтингейл. – А что касается продуктов, их всегда доставляют прямо сюда, насколько я знаю.

– Она их заказывает по интернету?

– О боже, нет, конечно, – усмехнулся наставник, – просто есть организации, работающие по традиционным старым правилам. Их сотрудники все еще в состоянии прочесть заказ, написанный от руки на листке бумаги.

– А сможет она отсюда уйти, если захочет?

– Она не пленница и не рабыня, если вы об этом.

– То есть она хоть завтра может взять и уйти?

– Если пожелает.

– Что же ее останавливает?

– Страх, – ответил Найтингейл. – Думаю, она боится того, что снаружи, за этими стенами.

– Что же за ними такого страшного?

– Не знаю, – пожал плечами наставник, – а она не скажет.

– Но наверняка догадываетесь?

Он снова пожал плечами:

– Там есть другие существа, подобные ей.

– Существа?

– Или люди, если вам так больше нравится, – сказал Найтингейл. – Люди, которые, как Молли, не похожи ни на вас, ни на меня, ни даже на genii locorum. Они либо сами изменились под действием магии, либо унаследовали измененные признаки от предков. Насколько мне известно, в том и другом случае они становятся несколько… неполноценными.

Найтингейл, хоть и представляет собой настоящий пережиток ушедшей эпохи, уже привык подбирать более-менее современные слова, когда разговаривает со мной. Я понял это, почитав старые книги: там отрицательные прилагательные чаще всего имеют префикс «противу»: противуестественный, противуприродный. На втором месте определения с приставкой «недо». Однако в данном случае по смыслу было ясно, что «неполноценные» существа вроде Молли не могут защититься от угнетения и насилия со стороны своих более сильных собратьев по магической природе. А также со стороны магов, лишенных моральных принципов. Или, говоря словами Найтингейла, самых что ни на есть черных.

– То есть, прошу прощения, адептов магии с ограниченными понятиями об этике, – поправился тот. – Мой первый начальник, инспектор Марвилл, расследовал печально известный случай, произошедший в Лаймхаусе в 1911 году. Там фигурировал знаменитый маг-постановщик, известный под псевдонимом Великий Манчу. Он собирал к себе в труппу самых «странных» людей, чтобы использовать их для реализации своих гнусных планов.

– Каких именно гнусных планов? – переспросил я.

– Представьте себе, он собирался ни много ни мало уничтожить Британскую империю, – сказал Найтингейл.

Инспектор Марвилл, прежде чем вступить в противоборство с Великим Манчу, узнал из достоверных источников, что тот организовал опиумный притон где-то на шоссе Лаймхаус. Там этот желтый дьявол сидел, словно жирный паук, и плел паутину своих омерзительных затей, в которой белые рабы были лишь основой.

– И как выглядело белое рабство[51] у себя же на родине?

Найтингейл умолк, задумавшись. Очевидно, во времена его молодости белое рабство сводилось к торговле женщинами и детьми с целью их последующего принуждения к проституции. Но вроде бы таинственные китайцы как раз и стояли за омерзительной торговлей лилейно-белой женской плотью. Не угрызения ли совести отчасти вынудили их поднять восстание?[52]

Этот вопрос я задал вслух, и Найтингейл ответил:

– Были доказаны конкретные преступления, Питер. Женщин и детей покупали и продавали, содержали в невыносимых условиях. Они терпели ужасные лишения. Не думаю, что их сколько-нибудь утешили бы парадоксы истории.

Инспектор Марвилл, оценив тяжесть положения, организовал рейд, взяв себе в помощь половину лондонских магов и попросив у Комиссара большую группу констеблей. Немало было взломано дверей, и много раз звучало грозное: «Ни с места, косоглазый дьявол!», а ответом было лишь потрясенное молчание.

– Манчу, Великий и Великолепный, – сказал Найтингейл, – оказался уроженцем Канады по имени Генри Спелц. Женат он был, впрочем, на китаянке, и у них было пять дочерей, каждая из которых периодически изображала на представлениях его «прекрасную помощницу Ли Пин».

При обыске в доме не нашли ничего, кроме странноватой юной девушки европейской наружности. Она жила в помещении для слуг и выполняла обязанности горничной. На допросе Спелц сообщил инспектору Марвиллу, что эту девушку, которой никто даже не подумал дать имя, нашли в одном из его «исчезающих ящиков» после дневного представления в «Хэкни Импайр». Она сидела там, скорчившись в три погибели.

Взяв из хлебницы последний ломтик хлеба, я собрал с тарелки остатки лукового соуса. Найтингейл съел только половину порции.

– Вы больше не будете? – спросил я.